Вадим Инфантьев - После десятого класса

Когда ошарашенный и присмиревший грек выскочил за дверь, Струков покачал головой:

— Однако же... зачем так круто?

•— Так это же рассчитанная дерзость. Хотел взять на испуг, набивал себе цену. Такой только силу признает.

Наутро Струков решил наступать. Вызвал к себе первых гонцов и велел передать городским властям, чтоб вынесли ключи от города для передачи их главно-ком а н дующе му.

— У города нет никаких ключей. Где их взять?

— Чтоб были ключи. Ступайте.

Грубиян грек, побоявшийся один ехать ночью, околачивался во дворе, ожидая попутчиков, и свирепо косился на странного бородатого, беспогонного начальника, видимо наделенного большой властью. Кто их, русских, разберет?

Когда перед глазами открылся город, Струков придержал коня и сказал:

— Что-то мне не нравится его вид.

— Да, Александр Петрович, практика показывает, что если навстречу не выбегают болгары и не выходит процессия духовенства, то, значит, в городе турки и возможна засада, — заметил Верещагин.

Но вот впереди показалась толпа. Она двигалась медленно, осторожно, вперед подались более смелые, приглядывались. Потом побежали, размахивая руками и крича:

— Братушки!

Начались объятия, поцелуи, смешалась русская и болгарская речь. Удалось узнать, что улицы в городе тесные, кривые и осталось немало турецких солдат.

— С нашими-то силами и единственной батареей,— произнес Струков,— окажемся как цыплята в курятнике.

В это время казачий офицер доложил, что возле города есть приличная позиция.

Струков поскакал вслед за ним и воскликнул:

— Идеальная позиция. Весь город — как на ладони. Установить батарею!

Пока обрадованные артиллеристы вытаскивали и устанавливали орудия, из города вышла процессия с иконами и хоругвями. Ее возглавлял греческий митрополит Дионисий, с ним шли армянский архиепископ, болгарский священник, еврейские раввины и турецкие муллы. За ними двигалась многотысячная толпа.

По мере приближения процессии лицо генерала Струкова приобретало все более и более страдальческое выражение, словно генералу предстояло решить нечто трудное и самому непонятное. Когда процессия остановилась на почтительном расстоянии, Струков медленно, значительно медленнее, чем это требовалось для выражения достоинства победителя, слез с коня и так же медленно пошел навстречу.

Не о поддержании своего престижа в этот момент думал Александр Петрович. Он думал о мелочи, детали, но такой, какая может повлечь за собой весьма серьезные последствия.

Как православный, Струков должен приложиться к руке священнослужителя, который выше саном остальных. Таковым здесь сейчас был митрополит Дионисий. Но его люто ненавидят все болгары, ненавидят за стремление подавить малейшие попытки болгарской церкви обрести самостоятельность, что было необходимо Болгарии в борьбе за национальную независимость. И если бы сейчас Струков был просто одним из генералов передового отряда Скобелева, то он запросто бы обнялся и трижды расцеловался с болгарским священником... Но деятельность Дионисия до разрыва отношений с Турцией поддерживал в Константинополе граф Игнатьев, конечно, не по собственному наитию, а для того, чтоб восстановить Грецию против Турции и сблизить с Россией. В то же время турецко! правительство поддерживало борьбу болгарской церкви за независимость, надеясь этим восстановить болгар против русских и испортить отношения России с Грецией...

Сейчас Струков не просто генерал, он — командир авангарда русской армии и, таким образом, является как бы представителем не только главного командования, но и Российской империи...

Обдумав все это, генерал приложился к руке греческого митрополита, потом трижды расцеловался с болгарским священником.

И тут появился губернатор Фасс — невысокий быстроглазый грек с орденом Меджидие, встал в ораторскую позу и произнес по-французски пышную речь, не забыв сказать, что он назначен сохранять в городе порядок.

— Vive la Russia! Ура!—закончил он и, взяв у сопровождавшего чиновника поднос, на котором лежало три больших, ярко начищенных ключа, вручил их Стру-кову. (Ключи, как выяснил потом Верещагин, этим утром были куплены на базаре у старьевщика.)

Верещагин сказал Фассу, что генерал не признает его и будет сам губернатором. Фасс на миг смутился, растерянно оглянулся и снова прокричал «ура!». А Струков, сев на коня, громко объявил:

— Господа, пусть всякая народность выберет по два представителя. Пусть собрание этих представителей под председательством греческого митрополита озаботится своевременным доставлением моим людям и лошадям корма. На этом, и только на этом, условии не будут делаться реквизиции и солдаты не будут посылаться в город. За все доставленное будет заплачено Главной квартирой.