Князь нашел у него в передней толькочто вступившаго в должность швейцара,
который, не зная никого из обычныхь посетителей лагарпова дома, спросил: „кто
он," и иолучил ответ: „Александр," просил его подождать—потому что господин
Лагарп был занять." Великій Князь, войдя в пріемную, остался там и ожидал более
получаса; когда-же Лагарп. выйдя из своего кабинета и встретив неожиданнаго
гостя, сталь извиняться в недогадливости новичка-служителя, Александр отвечал:
„один час ваших звнятій стоить целаго дня моего" и щедро наградил швейцара „за
усердное исполненіе его обязанностей" (9). Необыкновенная впечатлительность
Александра Павловича способствовала его наставникам иметь сильное вліяніе на
характер и образ мыслей своего питомца. Высокія чувства христіянскаго смиренія
и любви к человечеству, врожденныя в Александре, развились в нем, благодаря
внутеніям Лагарпа на столько, на сколько ото было возможно при роскопшом
дворе, упитанном философіей, и снисходительною к людским сіабостям моралью
XYTII века. Самъ^ Александр в последствіи сознавался, что только-лишь борьбе
им выдержанной и искупленію Европы от гибели он был обязан собственным
своим нравственным возрожденіем. В 1818 году, беседуя с прусским епископом
Эллертом, Александр сказал: „Екатерина была умная, великая жена, но, что
касается воспитанія сердца в духе истиннаго благочестія, при петер-
)9
бургсксш дворе было..... как почти везде. Я чув-
ствовал в себе пустоту и мою душу томило какое-то неясное предчувствіе. Пожар
Москвы просветил мою душу, суд Вожій на ледяных полях Россіи преисполнил мое
сердце теплотою Веры. Тогда я познал Бога, как открывает нам его Св. Писаніе; с
тех только пор я понял его волю и его закон, и во мне срзрела твердая решимость
— посвятить себя и свое царствованіе его имени и славе." Это религіозное
чувство, в последствіи дошедшее до восторга, придало душевному настроенно
Императора Александра какую-то неземную поэтическую прелесть. Одаренный
страстным сердцем, пылкою фантазіей, Александр, создав в своих помыслах
идеал света и людей,1 хотел осуществить его — водворить господство
справедливости и общаго спокойствія. По восшествіи на престол, любимыми
идеями его были уверенность в государственных расходах и вечный мир (10).
По свидетельству князя Адама Черторыскаго —того самаго, который, будучи
удостоен дружбою юнаго Александра, мнил сделать его в последствіи орудіем
своих иолитическихь убежденій — „Великій Князь восторгался красотами природы;
нередко цветок, зелень растенія, либо ландшафт какой-либо местности
восхищали его.... Александр любил смотреть на сельскія работы, на грубую
красоту крестьянок; полевые труды, простая, спокойная жизнь в уединеніи:*)
таковы были мечты его юности" (1]). В последствіи он освоился с
*) Князь Чарторыскій считал такое настроеніе духа несовмеетным с высошш назначеніем
Александра (!). И деГіствптельно—умеренность Великаго "Князя была непонятна польскому
ыагнату, в глазах которого крестьяне были немногим выше безсловеоных тварей.
2*
20
обаяніем власти, и даже подвергался упрекам в славолюбіи, но всегда смирял
озарявшія его величіе и славу глубокою покорностью Промыслу Всевышняго. „Не
нам, не нам, а Имени Твоему" воздал новый Давид торжество- свое над
высокомерным Голіафом.
Положеніе, в котором провел свои юныя лета Александр, деля время между
Императрицею и стоявшим тогда во главе оппозиціи, Наследником Престола,
было весьма затруднительно и оказало неблагопріятное вліяніе на его характер.
Нередко случалось ему, проведя утро на парадах и ученіях в Гатчине, среди
тамошних, большею частью необразованных и грубых офицеров, в неуклюжем на
прусскій манер мундире, являться, в тот-же день вечером, в эрмитаж, где двор
Великой Монархини блистал столько-же внешним блеском, сколько изяідным
обращеніем, умом и талантами избранных гостей ея. Необходимость применяться
к тону столь различных обществ, взвешивать каждое слово, развила в Александре
уменье хранить тайну и вместе с тем — скрытность, что в последствіи подавало
повод упрекать его в двуличіи. Выть-может эти-же самыя обстоятельства поселили
от самой юности в Александре недоверчивость к людям, что, мешая ему
открывать истинное достоинство, неразлучное с скромностью, нередко побуждало
Читать дальше