Вера Чиркова - Простая история

Она, смотрела на него, ухмыляясь. Никаких эмоций это его театральное поведение не вызвало. Она еще раз ухмыльнулась и равнодушно ответила:

- Вот как раз о жизни... я и не забыла. Не забыла. Вот поэтому...

- Как не забыла? Как не забыли?! Вы же не можете понять, что жизнь тем и ценна, что она хрупка и уязвима! Что она может кончиться, что она дана лишь раз и не навсегда! Она такая маленькая и хрупкая, и прожить ее нужно, как можно лучше и честнее! А вы? Вы устроили из нее просто фарс! Вы помешанные! Вы из своей жизни сделали фарс! Фарс сумасшествия бессмертия! Но оно! Оно вам ничего не даст! - он сидел на дощатом полу, обхватив голени и, говорил это с грустной усмешкой. - Ты могла решить за себя. Тебе я не могу в этом запретить. Но зачем? Зачем ты решила за меня?

- В смысле?

- Ты решила за меня? Это мой ребенок! И ты решила за меня! Ты не имела права!

- Светлана встала и, подняв руки, как богиня в древнем храме солнца, весело ответила:

- А это уже тебя не должно касаться. Тем более ты от этого не как не пострадаешь. А я, и тем более твой ребенок только выиграет! Ты не вправе мне даже задавать такие вопросы! Ты просто должен знать и все. И все. Ты и так слишком много получил.

- Что я получил? Да я самый несчастный человек! Вот что я получил!

- Это ты-то несчастный? Да тебе дурачок принадлежит весь мир! Тебе! Ты пойми... у него... у нашего правителя даже детей быть не может, а ты! Ты великий и вот тебе дается право иметь детей! Ты все имеешь!

- Дура! Ты просто дура, - он грустно засмеялся и медленно встал с пола, подошел к ней и потрогав ее пальцами за щеку добавил. - Ты так ничего и не поняла. Счастье, это даже не когда тебя любят. А когда ты имеешь право сам решать любить или нет. Понимаешь, только ты. Вот думаешь, например те же самые самоубийцы, они не счастливы? Они счастливы по-своему. Они сами решили, как им поступить прервать жизнь или нет... Вот. Понимаешь, счастье оно такое разноплановое. А ты, ты просто банально списываешь его до возможности дышать воздухом и смотреть на солнце... это конечно может быть счастьем, но не всей жизни.

- Ты болтаешь чушь! Короче, ты должен знать, твой ребенок родится примерно через четыре с половиной месяца. И если ты его никогда не увидишь, это будет твоя вина. Но я надеюсь, ты еще все сможешь переменить в своем отношении. И последние. Я счастлива, так как я живу и ты не можешь меня разуверить что это не счастье, а что-то другое. Ты не Бог. Вот.

Кирилл смотрел на этого человека, на эту женщину и понимал, что никаких сил воздействия на нее у него просто быть не может. Она далеко... но она мать его будущего ребенка. Он вздрогнул. Неожиданная мерзкая и противно - склизкая мысль пришла в голову. Он зажмурился. Он попытался прогнать эту мысль, но не смог. Она как червоточина в его разуме:

"А что если просто вот взять и убить ее. Вот тут завалить на пол и придушить! И все? Интересно они меня за это умертвят? Или побояться потерять бессмертие? Что пересилит?"

Когда он открыл глаза, ее уже не было. Она исчезла. Зато рядом стояла Стюарт, Кирилл понял, что жена правителя напугана. Она явно знала, что творится в душе у него. Она растерянно смотрела на Лучинского и словно в бреду лопотала:

- Вы поговорили? Вы поговорили с ней?

Ее лепет прервал жесткий голос правителя. Верховный рявкнул:

- Они поговорили дорогая! А вы товарищ Кирилл... вы все должны понять! На этом ваша аудиенция окончена! К сожалению, шашлыков вам поесть уже не удастся!

Кирилл догадался, что правитель в ярости. И сейчас что-то говорить не имеет смысла. Он вздохнул и отвернулся и увидел, что его уже ждут Ахмадулина и Бродский. Они стояли с мерзкими постными рожами и злобно смотрели на Лучинского. Кирилл покосился на Стюарт. Женщина тяжело вздохнула и пожала плечами. В уголках ее глаз Кириллу показалось, что блеснули слезинки. Лучинский медленно двинулся к выходу из беседки. Дощатый пол угрожающе пару раз скрипнул под его подошвами.

***

Когда Кирилла завели в его комфортабельный номер-камеру, он в бессилии рухнул на мягкий диван. Ему не хотелось никого видеть и тем более говорить. Он вдруг так захотел раствориться в одиночестве. Вот так упасть и раствориться в одиночестве. Он устал, он устал от того, что не может ничего решить сам. Ничего. Он вдруг понял, что действительно вообще ни в чем себе не принадлежит и каждый его поступок или шаг это вовсе не его. Повальный контроль вымотал. Повальный контроль убивал разум окончательно. И еще... еще эта женщина, эта прекрасная гречанка такая холодная и циничная она добила его, высосав его семя....