Вера Чиркова: Простая история

Кирилл слушал этот монолог и понимал, Ленин вовсе не бодр. Просто он, вот так, поддерживает себя и не хочет сорваться в истерику. Тем более что она бесполезна. Этот старик оказался каким-то вселенским мучеником.

"Страшно, но он так похож на анти - Христа? Господи прости за богохульство! Но он так своей судьбой похож на человека, который в отличие от Христа, не своей смертью, а своей этой бесполезной вечной жизнью сам, один берет на себя мучения за всех! Чтобы своей жизнью показать, как не надо делать? И что человеку нельзя! Я думаю, о какой-то ерунде в эти минуты! Я уже стал циничным даже по отношению к себе! Ну что мне это старик! пусть себе бормочет свою ерунду! Не дай Бог еще раз увидеть его там... а может на этот раз все сорвется?" - с грустью подумал Кирилл.

В этот момент он ощутил, что до его руки кто-то дотронулся. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Стюарт. Она грустно смотрела на Лучинского. По ее щекам беззвучно текли слезы. Кирилл дернулся, но ремни не дали ему даже шелохнуться.

- Спокойно папа, спокойно, лежи спокойно. Ничего уже не изменишь. Но я смогла. Я смогла настоять на том что бы попрощаться с тобой. Он разрешил. Ты молодец. Ты мой герой. Я всегда знала, что ты у меня такой. Ты мой герой. И пусть этот безумец... - Стюарт кивнула на Ленина. - Не пугает тебя, твое имя будут знать все. Это я тебе обещаю.

- Да... но...

- Нет, папа, все будет хорошо. Прости меня. Прости, что вот так получилось! Прости.

- Дочка, да не об этом! Как ты... как...

- Светлана? С ней все хорошо... мальчик развивается нормально никаких патологий... не волнуйся, я позабочусь о своем братике... он ведь теперь вот так один у меня...

- А он?.. - Кирилл кивнул куда-то в потолок.

- И он... - тяжело вздохнула Стюарт. - Да, кстати он выполнил свое обещание. Он теперь обычный человек... и знаешь... он сильно изменился. Он больше не устраивает эти дурацкие приемы... Он вообще хочет подать в отставку... не знаю, дадут ли ему. Он сам, сам это мне сказал, я даже...

- Дочь... это ты прости меня! - Кирилл понял, что тоже расплакался, по его щекам пролегли теплые дорожки с солеными каналами.

Стюарт заботливо вытерла ему слезы носовым платком и тоже разрыдалась.

- Дочь, ты должна знать, ради тебя я все бы сделал... все...

- Я знаю папа... я буду приходить к тебе по мере возможности...

- Прошу тебя дочь уговори... его остановить эксперимент... если сможешь...

- Я попробую папа...

Кирилл зажмурился, он хотел еще что-то ей сказать, сказать такое важное, но вдруг с ужасом понял, что и сказать ему в принципе просто нечего. Он с ужасом открыл глаза и увидел, что ее рядом нет. Стюарт исчезла... Лишь лицо наивного и противного старика напротив. Он улыбается и пристально смотрит... смотрит... смотрит...

- Батенька... не надейтесь, когда вы пр-р-роснетесь, все будет по-прежнему... в нашей стр-р-ране мать ее... по-другому быть пр-р-росто не может... это говорю вам я... Они так и будут ждать до бесконечности мудрого справедливого и доброго царя! Царя в головах их не хватает! Вот в чем беда!

Кирилл зажмурился и завыл, как волк. Он выл долго, долго когда наконец не почувствовал, что вокруг лишь одна пустота... Колющая глаз безбрежная темнота с пропастью неизведанного впереди страх и ничего более вокруг... темнота пустота и страх...

И вдруг перед ним возникло лицо той старухи из парка... той старухи с клюкой...

- Бенталь дело не шуточное! Только вот не пей сразу большую дозу не пей. Вот тебе к бальзаму листья Сакуры. Это особая Сакура, особая! - прокаркала старая карга.

И вновь пустота и темнота...

Возможно, он уже умер... но быть уверенным в этом не позволяет последняя надежда, да и кто может сказать, что там за чертой называемой границей жизни и смерти. Что значит этот рубеж. Так или иначе но ему показалось, что ОН первый кто попал в середину этой границы, словно на контрольно следовую полосу, причем идет он по ней и вдоль ее не пересекая...ОН тот Колумб в измерениях человеческого сознания ступавшим наугад по мягким облакам границы жизни и смерти.....Это была страна...сказочная страна...сознания. Где больше хотелось смерти, чем жизни...