Хуктон услышал последнюю фразу и повернулся в седле:
- Всего на две, Сэм?
- А ты больше двух не пьёшь. – парировал тот, скалясь.
Томас погрозил ему пальцем, дождался и поехал с ними:
- Вся штука в том, остался Лабрюиллад в Виллоне или решил улизнуть к себе. Насколько я его раскусил, свинья вроде него надолго из родного свинарника пятак не кажет. Поэтому мы и повернём на юг.
- Надеетесь перехватить?
- Надеюсь. – Томас взглянул на светило, прикидывая, который час, - Думаю, после полудня мы с Божьей помощью окажемся у него на пути.
Он достал из-за пояса письмо:
- Так ты, святой брат, не читал его?
- Нет!
- Зря. Сберёг бы мне время.
Ле Батар сломал печать, развернул лист и углубился в чтение. Брат Майкл принялся смотреть на едущую впереди верхом на серой лошади Женевьеву. Ле Батар заметил, кого монах буравит тоскливым взором и фыркнул:
- Разве прошлая ночь не научила тебя, мой брат во Христе, что бывает с заглядывающимися на чужих жён жеребчиками?
- Я… - монах зарделся, теряясь с ответом.
- К тому же моя жена отлучена от церкви и обречена гореть в аду. Кстати, как и я. Тебя это не смущает?
- Э-э… - промямлил брат Майкл.
- Почему ты здесь?
- То есть?
- Ну, ты же приехал во Францию не только для того, чтобы передать мне привет от Билли?
- Я направлялся в Монпелье.
- Монпелье там, святой брат. – Томас кивнул влево, на юг.
- А мы как раз поедем на юг. – вмешалась Женевьева, - По-моему, брату Майклу просто нравится у нас в отряде.
- Это как? – спросил Томас.
- Так! – с неожиданной горячностью отозвался юный монах.
- Тогда добро пожаловать, - сказал Томас, - в наш отряд пропащих душ.
Которые свернули на юг и на восток, чтобы наказать глупого жирного графа за жадность.
Граф Лабрюиллад злился.
Его отряд волочился всё медленнее и медленнее. Лошади устали, солнце припекало не по зимнему, у перебравших ночью солдат хмель выветрился, сменившись свирепым похмельем. Вскоре после полудня кавалькаду нагнали посланные следить за Ле Батаром разведчики с отличными новостями, вернувшими графу превосходное настроение.
Англичанин убрался на запад.
- Вы уверены?
- Как Бог свят, Ваше Сиятельство!
- Вы сами видели?
- Своими глазами! Посчитал деньги, его разбойники поскидывали доспехи и почесали прямиком на заход солнца. Все до единого. Он сказал настоятелю, что будет добиваться справедливости через суд.
- Через суд? – граф засмеялся.
- Аббат так передал. И ещё передал, что Ваше Сиятельство может рассчитывать на его помощь.
- Через суд! – от души веселился Лабрюиллад, - Что ж, может, его внуки что-нибудь у моих и отсудят! Как раз хватит покрыть услуги стряпчих!
Проклятый Ле Батар был больше не страшен, и спешка потеряла смысл. Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра. Платить за них он не собирался, для вонючих скотов-крестьян угостить высокородного господина само по себе - великая честь. Заморив червячка, он развлёкся, водя ножом по прутьям клетки, в которой сидела изменница:
- Хочешь, подарю на память, а, Бертилья?
Бертилья не отвечала, затравленно глядя красными от слёз глазами на покрытое засохшей кровью кривое лезвие.
- Я обрею тебя наголо, моя милая, и заставлю ползти на коленях к алтарю, вымаливая у Бога прощение. Бог тебя, может, и простит, а я – нет. Сдам тебя в женский монастырь погрязнее, и ты остаток дней будешь мыть там полы и стирать их исподнее.
Жена не реагировала, и граф, наскучив забавой, приказал посадить себя в седло. От тяжёлой и тесной брони он с облегчением избавился, оставшись в сюрко с гербом. Следуя примеру господина, латники тоже разоблачились, погрузив латы на лошадей вместе с копьями, щитами и тюками с награбленным в Виллоне добром.
Налегке дорога словно сама стелилась под копыта лошадям, петляя меж холмов, поросших ореховыми дервьями. У корней рылись в земле свиньи, и граф распорядился прирезать парочку. Свинину он любил. Туши привязали поверх клетки графини, чтобы кровь капала на мерзавку.
Во второй половине дня подъехали к перевалу, за которым начинались земли графа. Неуютным местечком был этот перевал. Кривые, перекрученные сосенки, высокие скалы. По легенде, на перевале во времена оные перебили уйму сарацинов. Тёмная деревенщина приходила сюда ночами колдовать, что, естественно, не одобрялось ни церковью, ни самим графом. Впрочем, что греха таить, когда Бертилья сбежала к любовнику, Лабрюиллад приехал ночью на сарацинский перевал, зарыл монетку, плюнул трижды и проклял Виллона. А ведь сработало, с удивлением думал граф. Красавчик Виллон превратился в холощёный кусок отбросов на дне вонючей телеги.
Читать дальше