Александр Шуваев - Гном. Трилогия

Он пригнал штурмового сапера в звании фельдфебеля, по дороге раздумывая, что будет врать по поводу такого нарушения приказа, но, благополучно доставив языка, убедился, что военным людям вокруг, в общем, не до него. Потому что наступает момент, когда буквально всем становится ясно: утром. И никому не нужны уже ни сапер, ни артиллерист, ни, по большому счету, оберст с штандартенфюрером.

Ночью на передовые позиции германской армии и на ближние тылы опустился тяжелый, мягкий гул, кое‑кому здесь уже знакомый. Если б не отчаянный авантюризм двух высших офицеров вермахта, если б не пятнадцать полков опытных пилотов ПВО Германии, умеющих сбивать по ночам тяжелые бомбардировщики британцев, уже этот этап мог закончиться катастрофой. Тяжелые бомбардировщики русских, снова собранные воедино, несли почти исключительно специальные бомбы. И без того на забитых эшелонами железнодорожных станциях под Винницей погибли тысячи людей и колоссальное количество техники и имущества. Это напоминало злое колдовство: ночь освещалась призрачной от страшной температуры вспышкой, и на земле прекращалось всяческое движение. Пострадали крайне серьезно многие части, вообще же советскому командованию не удалось определиться с ключевым пунктом, концентрированное воздействие на который дало бы решающий эффект. Об эффекте можно сказать следующее: ни в коем случае не проценты. Их доли, от силы. Возможно, что в данной ситуации "убойных" мест просто не было, как не бывает особо уязвимых мест в тысячелетних римских мостах: каждую часть надо взрывать по отдельности. Изобилие примерно равноценных целей значительно снизило эффект, но главное, – ясная, лунная ночь. И поднявшиеся в небо пилоты глубинной ПВО на высотных модификациях истребителей. Промышленность рейха, вытянув из себя все жилы, практически полностью обновила авиатехнику фронтовых частей и ПВО первой линии. Не был сбит ни один "Т‑10" медленно плывущий на четырнадцатикилометровой высоте. Уцелела та половина "Т‑6", на которых успели модифицировать движки, снабдив их турбонаддувом. Восемьдесят процентов остальных тяжелых машин дальнебомбардировочной авиация оказались сбиты или тяжело повреждены. Эту ночь можно считать, своего рода, чертой: после нее боевое применение старых моделей дальних и тяжелых бомбардировщиков было прекращено. Но этот погром нельзя считать даже эпилогом Винницко‑Житомирской Стратегической Оборонительной операции, более известной, как Винницкое Побоище.

Таким прозвищем великий и могучий русский язык, как правило, награждает те битвы, где, взаимно пролив целые моря крови, ни одна из сторон не создала особых шедевров оперативного искусства. Верден с Соммой приключились не у нас, а то и их бы так почестили. Масштаб таков, что отдельные идеи и успехи отдельных командиров не оказывают особого влияния на общий ход событий. Эпилогом можно считать момент, когда вся темная линия горизонта на востоке вдруг вспыхнула пульсирующим светом, завыло и загрохотало на все голоса, а следом на немецкие позиции со свистом обрушились сотни тонн снарядов, тяжелых мин и эрэс.

Потом было модно спорить, была ли эта контрартподготовка гениальной находкой или обычной глупостью. Как всегда бывает в событиях такого масштаба, истина лежала где‑то посередине: в ряде случаев шквал снарядов пришелся по правильно разведанному, но успевшему опустеть месту, в других частях, застигнутых артподготовкой в чистом поле вне укрытия, потери носили поистине катастрофический характер. Статистически же, с точки зрения науки, справедливой только для многих множеств, – опять доли процента, ну, может быть, один‑полтора.

Зато потом, когда чуть посветлело, тысячи тонн снарядов обрушились уже на противоположную сторону, а люфтваффе ударили по переднему краю окопавшихся армий Советов не то, что с позабытой, а прямо‑таки с невиданной доселе силой и злобой, и – добились определенной неожиданности. На небольшом, по сути, кусочке фронта немцы сосредоточили на треть больше самолетов, чем их приходилось на весь фронт в июне сорок первого. Сталинские соколы что‑то подзадержались в то утро, и поэтому потери в артиллерии переднего края, противотанковых батареях, в ближнем тылу оказались крайне тяжелыми. Потом они, правда, прибыли, – и тут та‑акое началось!

…Несколько десятков немецких батарей концентрируют огонь на узком, ничем не примечательном участке фронта, пикировщики долбают противотанковые батареи, бесчисленные самоходки под прикрытием шквала взрывов подходят вплотную и расстреливают прямой наводкой в упор амбразуры дзотов, пулеметные гнезда, позиции зенитчиков, танки прорываются на позиции, давят и косят из пулеметов тех, кто еще жив. Их массивные тела словно бы танцуют какой‑то тяжеловесный, зловещий танец. Устоять невозможно, причем не по причине слабости духа, а просто уже некому – стоять. Впрочем, перед самыми позициями и чуть поодаль в задумчивости замерли пяток бронированных машин с крестами. Язычки ровного, светлого пламени и прозрачного дыма почти незаметны в лучах яркого утреннего солнышка.