Безбашенный - Арбалетчики князя Всеслава

— Я, кажется, пропустила самое интересное?

— Да уж, зрелище было ещё то! — но интересовало нас, конечно, совсем не оно.

На сей раз, ныряя ко мне под плащ, Велия не жаловалась на несуществующий холод, да и я сам уже не маскировал своих действий под стремление «просто согреть»…

— Ты чуть не задушил Алтею, — шепнула она мне, когда наши губы разомкнулись, — Я не за этим послала её к тебе…

— Я был не в настроении…

— Это она хорошо поняла! И я тоже — по её рассказу, хи-хи!

— Будь с ней поласковее вечером! — добавила деваха, когда я снова отлип от её губ, — Представь себе на её месте меня, а я представлю себе на её месте себя, хи-хи!

— Велия!!! Опять?! — всё-таки в глазастости её матери не откажешь! Вообще-то мы сейчас целовались с её дочуркой не «опять», а впервые, но что-то подсказывало мне, что не стоит её поправлять, и мне оставалось лишь искать в этом и положительную сторону. Например, что нашим с Велией детям едва ли придётся жаловаться на плохое зрение, гы-гы! Впрочем, «здесь и сейчас» меня это утешало мало…

Поздним вечером я, конечно, «наказал» её рабыню по первое число! С пожеланием её юной хозяйки представить на месте служанки её саму было куда труднее. Не то, чтоб Алтея была плоха, да и не очень-то видно в темноте, да и не до разглядывания как-то, когда делом занят, но разве спутаешь опытную прошмандовку с шаловливой, но в целом невинной ещё девочкой!

— Теперь-то твой гнев утих, воин? — чисто риторически поинтересовалась Алтея, когда выжала из меня все соки.

— Ты умеешь утихомиривать! — признал я очевидное, — Хотя…

— Ну, не может же девочка сама! Будь доволен тем, что получил — и, возможно, получишь ещё!

— Разве я сказал, что недоволен? — кое-что вспомнив, я имел в виду совсем другое, — Но не могла бы ты поработать ещё и язычком?

— Не сердись, но мне кажется, что сегодня это уже не поможет, — она с сомнением скосила взгляд на моё насытившееся и ни на что больше не претендующее «достоинство».

— Ты права, гы-гы! Но я говорю о другой работе. Ты ловко заложила нас с девочкой старшей госпоже, и теперь я хочу, чтобы ты так же заложила и мне кое-что о ней.

— Тайн госпожи я тебе не выдам! Надеюсь, ты не станешь убивать меня за это?

— Ну, для «досточтимого» Ремда это не тайна. Когда твоя госпожа напоминала мне о разнице в наших положениях, он что-то пошутил насчёт этого такое, отчего она взбесилась. В чём тут дело?

— Ах, это? Ну, это в самом деле не тайна. Но только — твоему слову можно верить — обещай, что не покажешь вида! Я ничего не говорила тебе, и ты ничего об этом не знаешь!

— Хорошо, никто лишний не узнает об этом. Рассказывай!

— Досточтимый Арунтий, отец Велии — старший сын досточтимого Волния, но есть одна тонкость. Госпожа Криула — не жена своему мужу, а наложница. Очень непростая, почётная, очень любимая им, но всё-таки наложница.

— Тогда почему ты называешь его её мужем?

— Попробовала бы я сказать иначе в её присутствии! Да и за глаза… Ты чужеземец и не знаешь ещё всех наших обычаев. Законная жена господина живёт в Карфагене, и госпожа Криула — единственная его женщина здесь. Наложница, но здесь — почти жена. Здесь она и её дети — его семья по нашим обычаям, хоть это и не по закону.

— Но тогда получается, что Велия — незаконная дочь досточтимого Арунтия?

— Ты разочарован этим?

— Наоборот! Если её положение не столь высоко — получается, она не так уж и недосягаема для меня!

— Не спеши радоваться, воин! Хоть и незаконная, но всё равно она дочь своего отца. В Карфагене разница имела бы большое значение, но в Гадесе оно не так велико, а здесь — и вовсе ничтожно. Для иберов госпожа Криула — жена своего мужа, и её дети — настоящие дети очень непростого человека. Да и досточтимый Волний любит внучку и вовсе не считает её «ненастоящей».

— Но всё-таки…

— Да, «всё-таки», и это даёт тебе некоторую надежду. Но не слишком большую. Её судьбу будет решать отец, а у него могут быть и свои планы на дочь. И помни — ты ничего не знаешь! Мне несдобровать, если старшая госпожа узнает, да и тебе это тоже не прибавит её расположения…

— Это я понял, гы-гы! А Велия?

— Она сказала бы тебе и сама, если бы ты спросил её. Но ты не спрашивал, а сама она постеснялась.

— О том, что она — внучка досточтимого Волния, она мне сказать тоже постеснялась?

— Боялась, что ты примешь её тогда за изнеженную и избалованную, которая вряд ли подойдёт тебе. Она ведь уже поняла, что ты не любишь женщин, непривычных к жизненным трудностям…