Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— Я скучаю по ней, — ответила Зои, — да и мне здесь тоже одиноко.

Она так и носила в мочке уха медную луну Кассандры. А одежда на ней была обычная, затрапезная — латаные джинсы, чайного цвета футболка. Зои сидела на корточках, пропалывая помеченные бирками грядки. Земля их отбрасывала собственную тень, и что-то спокойное, дремотное тянулось кверху из ее глубин.

— Да пусть едет, Мэри, — сказал папа. Сегодня он принес в огородик корзинку с ноготками, такими яркими, что от них веяло теплом. Такой же ярый жар исходил и от папы — жар жгучей, как пламя, печали.

— Мне просто кажется, что это немного слишком, — сказала мама. — Каждый божий уик-энд.

Папа подошел к Зои, коснулся ее волос. Когда они вместе оказывались в огородике, он вставал на защиту любых ее прав, любых желаний. А вне огородика связь между ними распадалась. Любовь к Зои он сохранял, однако ясное представление о ней утрачивал — оно выражалось лишь на языке корней, почвы, общей для него и дочери простой и понятной потребности помочь растениям вырасти.

— Это же ее лучшая подруга, — сказал он. — Да и потом, тут, на Лонг-Айленде, субботними вечерами ничего интересного не происходит. Ведь так, Зои?

Зои пожала плечами. Происходить-то оно происходило, везде и помногу, однако в Нью-Йорке у нее было дело, если его можно так назвать. Она не стремилась, в отличие от Транкас, к величию и славе саморазрушения. Ей требовалось нечто иное, нечто схожее с тем, что могла искать Алиса, побывавшая в Стране чудес и вернувшаяся в мир огородов, школьных учебников и стираного белья на веревках. Ей требовался внутренний рост.

— Ну ладно, — с горьким удовлетворением сказала мама. Она уже обзавелась потребностью в поражении, такой же недовольной и хмурой, как потребность в еде. — Делай что хочешь.

И она пошла в дом, ступая по траве красными матерчатыми туфлями. Папа так и стоял над Зои, еще не сняв ладонь с ее волос и держа в другой корзинку с ноготками. Из корзинки лился запах, густой и сладкий. Ноготки беспомощно тонули в собственном аромате. Только одно в них и было — запах и цвет — и никакой грубой вещественности овощей.

— Давай-ка мы их высадим, — мягко сказал папа. — А после я отвезу тебя на поезд двенадцать тридцать.

— Спасибо, — сказала Зои. — Прости, что уезжаю так часто.

— Да ничего, не страшно, — ответил папа, и она знала — он говорит правду. Отсутствие Сьюзен пробило в доме дыру, как и отсутствие Билли. Сьюзен унесла с собой кусок будущего; Билли забрал ошибки прошлого, тем самым сделав их непоправимыми. А в уходе Зои присутствовала совершенно иная логика. В этом и состояла часть ее назначения — в уходе.

Иногда Кассандра появлялся в баре. Иногда не появлялся. Зои обнаружила, что всю неделю ждет вечера, когда она и Транкас придут в бар, и если Кассандры там не оказывалось, чувствовала себя отвергнутой, униженной, словно кто-то дал ей обещание, но не выполнил его. А встречаясь с Кассандрой, Зои здоровалась с ним, ощущая прилив тревожной надежды, — так, наверное, она могла бы здороваться с юношей, в которого влюбилась. Кассандра неизменно отвечал: «Привет, голубка» — и проходил мимо. Зои не была влюблена в Кассандру, но чего-то ждала от него. А чего — и сама не знала.

Транкас, чтобы заработать на мотоцикл, начала поторговывать собой. О первом своем опыте она рассказывала как о серьезном достижении.

— Болталась я, значит, у кинотеатра на Сорок второй, — начала она, сидя с Зои в кофейне на Уэйверли. — Боялась до смерти — ну, типа, а вдруг меня никто не захочет? Или вообще никто не поймет, чего я тут делаю.

Невзрачное лицо Транкас было веселым, румяным от воодушевления, чем-то напоминавшего гнев. Она ссыпала в свой кофе пять ложек сахара. Сегодня Транкас была в серой джинсовой куртке поверх майки группы «Благодарный мертвец» — с изображением скелета в венчике из роз.

Рассказ пошел дальше:

— Ну я и сказала себе, если минут, типа, за пятнадцать ничего не получится, пойду домой. Проходит минут, типа того, четырнадцать с половиной, и вдруг подваливает ко мне этот дядя, нормальный такой дядя лет пятидесяти. На шибко богатого не похож, но и на подонка тоже, просто весь такой полистироловый, из этих, ну, ты знаешь, дядя как дядя, может, он в офисе весь день проработал или еще где, а теперь домой топает. В общем, подваливает он ко мне, а у меня первая мысль: это кто-то из знакомых отца. А потом думаю: сейчас он мне скажет, типа того, что остановка автобуса вон на том углу, или брошюрку какую-нибудь втюхает, про Иисуса, или еще чего. Но нет. Подходит он прямо ко мне и говорит: «Привет». Я тоже здороваюсь, а он говорит: «Может, договоримся?» А у меня сердце колотится, перепугана вусмерть, но голос звучит ничего себе, как будто я это уж тысячу раз делала, собаку на этом съела. Разглядываю я его этак с минуту примерно, а потом и говорю: «Может быть». Просто жуть, Зо. Типа, я точно знала, что надо делать, что говорить и как себя вести. Он спрашивает: «Сколько берешь?», а я отвечаю: «Смотря за что». И такая я была спокойная, не знаю прям, откуда что взялось.