Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— А как ваша работа?

— Неплохо. На самом деле я довольно хорошая продавщица, потому что знаю, чего боятся приходящие в магазин женщины.

— Боятся?

— Да, они боятся показаться лишенными вкуса и боятся произвести впечатление дуры, а расстояние от одного до другого довольно мало. Вот и я помогаю им лавировать между этими крайностями.

— Дело, похоже, непростое, — сказал Гарри.

— Что же, есть немного. Честно говоря, мне жаль, что я, когда была помоложе, так и не встретила никого, похожего на меня теперешнюю. Кого-то, как бы это сказать, настроенного по-сестрински. Я ведь выросла в окружении одних только мужчин.

— Это, наверное, трудно, а? Быть единственной девочкой в доме.

— Ну, у этого есть и свои преимущества. Однако, подрастая, пытаясь сложить себя из отдельных кусочков, ты не знаешь, что у тебя получается, потому что не можешь по-настоящему увидеть себя, как бы долго и старательно ты ни всматривалась в зеркало. И временами я думаю, как хорошо было бы встретиться в то время с продавщицей, которая не стала бы мне врать. Потому что женщины, они ведь, знаете ли, норовят подставить одна другой подножку, а это страшно действует на нервы. Никому же не хочется выглядеть клоуном. Вам все это, наверное, кажется до ужаса глупым.

— Вообще-то нет, — сказал он. — Самому мне все равно, что носить, но, по-моему, я вас понимаю.

— Женщины относятся к этому иначе.

— Я знаю. Геи-мужчины тоже. Потому что люди начинают вдруг думать, что тебя можно не принимать всерьез.

— Да, пожалуй, что так, — сказала Мэри.

Гарри вытянул перед собой ноги, и Мэри услышала, как захрустели его колени.

— Прошу прощения, — сказал он. — Путь был неблизкий, а машина у меня маленькая.

У него были серые глаза, чистая, начавшая покрываться морщинами кожа. Сказать, что Мэри ему не нравится, было нельзя, но и потребности в ее любви он не испытывал. Временами она с неожиданной силой печалилась о том, что у нее нет невестки. Одна из причин, по которой женщина растит сына, думала Мэри, состоит в желании увидеть, какую женщину он для себя выберет. Гарри был очарователен, но ведь он — просто еще один сын. А поставить его себе в заслугу она не может. И не может возобладать над ним.

— По-моему, машина у вас прекрасная, — сказала Мэри.

— Думаю, вы просто ни разу в ней не сидели, ведь так?

— Нет. По-моему, не сидела.

— Если хотите, я покатаю вас, попозже. Или можете сами ее поводить.

— О нет, я бы с удовольствием проехалась с вами, но управлять такой машиной не смогла бы.

— Наверняка смогли бы. Там ничего сложного нет.

— Знаете, — сказала Мэри, — я забыла сказать Виллу, что у меня новая кофеварка и, если налить в нее слишком много воды, она весь стол заплюет. Я отлучусь на минутку, ладно?

— Конечно, — ответил он.

Похоже, он слушает ее, принимает всерьез. Правда, она не смогла бы точно сказать, как относится к этому.

На кухне Вилл стоял у торта, разглядывая его. Когда Мэри вошла, он обернулся к ней с испуганным, виноватым выражением, как если бы она поймала его на какой-то мелкой нескромности.

— Прекрасный торт, — сказал он.

— Спасибо. И между прочим, двух тортов я не выбрасывала.

Один. Она выбросила только один.

— Зои тридцать восемь, — сказал Вилл.

— Да.

— Маленькая Зои. Она всегда была такой… не знаю… Всегда казалась такой молодой. Да и сейчас кажется.

— Умм.

А больше не произошло ничего. Мэри стояла рядом с Биллом. Он, она и с ними торт.

Два часа спустя приехала Сьюзен. Мэри задержалась в дверях, наблюдая, как все выгружаются из машины, и эта картина ненадолго повергла ее в подобие сна наяву. Из кремового «вольво» Сьюзен вышла сама Сьюзен, красивая, улыбающаяся, мстительная, в джинсах и бежевой полотняной куртке. За ней последовал молчаливый, красивый Бен. За ним Джамаль, толстогубый, со стоящими торчком волосами. Затем Кассандра, как будто похудевшая против прежнего, и, наконец, с помощью Кассандры из машины вылезла Зои с ее белой, непрозрачной, точно бумага, кожей. Мэри казалось, что она уже видела раньше всю эту процессию — или похожую, — хотя привычность ее отличалась рудиментарностью сна, одновременно и знакомого, и до донышка, до головокружения чужого.

В дверях Мэри простояла недолго. Она вышла, как была, в сандалиях на лужайку, поздоровалась:

— Привет всем. Как доехали?

— Привет, мам, — ответила Сьюзен. — Хорошо. Главное, доехали.

Сьюзен поцеловала Мэри, затем ее поцеловал Бен. Стоявший рядом с Беном Джамаль изобразил странное подобие краткого танца — одно быстрое, змеевидное движение, которое, казалось, выстрелилось из подъездной дорожки и сквозь подошвы ворвалось в него.