Москвин - Плоский мир

Она не договорила; в этот момент я заслонил ее собою и мог видеть, как многозначительно она повела бровью.

-Да-а-а… - протянул я, - у меня сегодня с самого утра было недоброе предчувствие.

Однако мне все же кажется, что тогда я воспринял это как-то уж слишком отстраненно – именно отстраненно, другого слова, пожалуй, и не подобрать. Я хочу сказать… наверное, в первый момент и не смог осознать до конца, что означает это для нашего университета, а Марина поняла, поэтому и нервничала.

У линии входа в аудиторию меня встретил мужчина, которого я видел впервые; он держал чемодан, и, когда заслонил на меня, стал перекладывать его из руки в руку, как будто решал, какою из них со мной поздороваться. У меня, впрочем, не было ни малейшего желания с ним общаться, ибо я сразу понял, что он один из исполнителей новых институтских распорядков. Наконец он все же протянул мне руку, и тут я увидел, что на ладони его стоит маленькая оправа очка; внутри ее было темное стекло.

-Наденьте очко, - попросил он.

-Зачем?

-Теперь в плоскости каждой поточной аудитории висит особая люстра, которая мелькает разными цветами и влияет на умственные способности студентов, стимулируя их.

-Если она стимулирует, то почему тогда я должен надевать очко?

-Потому что вам нужно читать лекцию.

Что он имел в виду этим своим ответом, я понял сразу, как только прошелся по всей плоскости аудитории, в которой мне предстояло работать следующие полтора часа, - (я специально сделал это, так как меня охватили недобрые подозрения), - люстра была очень необычной формы, с разноцветными стеклышками в прорезях; кусочки света ловкими светляками проникали в глаза студентам, и у каждого из них он настолько расширился, что был похож на блюдце.

Тут в плоскости аудитории появился мужчина, которого я встретил у входа и осведомился у меня, почему я не начинаю лекцию.

-Боже мой, что вы наделали! – воскликнул я, - это же настоящее зомбирование!

-Вам только так кажется, - возразил он, - я гарантирую, что после лекции каждый из них сумеет повторить материал слово в слово.

Я ничего не ответил ему и направился к прямоугольнику кафедры; я сторонился разговора с этим человеком, и все же то, что увидел я в следующее мгновение, заставило меня снова обратиться к нему: на кафедре стояла увесистая тетрадь.

-А это откуда здесь?

Он ответил, что в тетради мои новые лекции и что они, по большому счету, ничем не отличаются от тех, которые я сегодня принес из дома и которые лежали теперь в моем портфеле, кроме специального порядка слов – вот он-то очень важен.

-Но все лекции у меня в голове, я никогда не диктую их по тетради, а ее беру с собой на всякий случай, - сказал я.

-Значит, выучите их снова, профессор, - сказал он, и глазом не моргнув – (да-да, я видел, что не моргнул, потому как в этот самый момент я специально нашел на него), - и я повторяю, чтобы вы обратили особое внимание на порядок слов – он должен быть точно такой, как в этой тетради; под его влиянием и также под действием специального света, студенты освоят материал в скорейшие сроки.

-По их виду этого не скажешь, - заметил я сухо.

-А какая разница? – осведомился он довольно резко, ибо, как я сразу смог определить, был готов к подобному моему замечанию.

Я понял, что спорить с этим человеком бесполезно, и у меня нет никакой возможности не подчиниться ему, по крайней мере, сегодня, открыл тетрадь на кафедре и принялся читать и водить головой по строчкам – со стороны я, наверное, походил на маятник; все последующие полтора часа, мужчина внимательно слушал меня, заняв место около одного из студентов - из-за квадрата своего чемодана он достал тетрадь, точно такую же, по какой я теперь диктовал лекцию, и безмолвно контролировал меня, чтоб я не сбился, а если мне случалось где-то переврать слова, лицо его, подозреваю, делалось малиновым, и он тут же исправлял мою ошибку. Мы, должно быть, походили на двух скучных попов, которые стараются вызубрить Евангелие – я, во всяком случае, не хотел и не в силах был в подобных обстоятельствах говорить выразительно.

На следующих двух лекциях повторилось то же самое, и снова присутствовали абсолютно все студенты – никто не отправился в кино или в кафе, не ушел домой; единственное, над чем я мог в этот день позабавиться, было то, что такое положение вещей меня нисколько не воодушевляло, а наоборот вызывало во мне чувство угнетения, но вы сами понимаете: когда испытываешь веселье, (назовем это так, хотя это и сильно сказано), видя, как кто-то кого-то угнетает, и когда угнетают тебя, впору обращаться в сумасшедший дом.