Руслан Мельников - Тевтонский крест

Бурцев, правда, старался выбирать снежок почище. Но весной даже самый чистый снег достаточно грязен, чтобы на зубах неприятно похрустывало. Трапеза получилась явно не с княжеского стола. Аделаида поначалу воротила нос от скудного ужина, однако в итоге умяла большую часть уцелевших припасов.

Теперь полячка не выглядела расстроенной и повеселела настолько, что сама возобновила прерванную беседу:

– Я до сих пор ничего не знаю о тебе, русич Вацлав. – Она старалась говорить по‑прежнему надменно, но скрыть любопытства не смогла.

«Женщины – они везде одинаковы», – глубокомысленно заметил про себя Бурцев.

– Что именно тебя интересует, княжна?

– Все то же. Кто ты такой? Я уже поняла, что не рыцарь. Может быть, дружинник? Нет, вряд ли… Воины из княжеских дружин тоже обычно придерживаются законов чести. По крайней мере, при общении с дамами.

Намек понятен. Опять начинаются лекции об этикете?

– Скорее всего, ты кнехт, отбившийся от отряда, – продолжала рассуждать княжна. – Или дезертир. А что, очень даже возможно!

Ее лобик, на котором уже вскочила небольшая шишка, хмурился от умственного напряжения. Высочество изволит думать вслух, причем ничуть не интересуясь реакцией объекта своих дум.

– Или ты разбойник? Много ведь сейчас лиходеев развелось. Или просто мужлан, вообразивший себя невесть кем?

Да, проницательностью дочь этого, как его… Белого Лешки явно не блистала.

– Не угадала, княжна.

– Так кто же ты?

– Отряд милиции особого назначения. Слыхала о таком?

– Милиция? Мужицкое ополчение, что ли? – поджала губки полячка. – Ну, конечно, я так и знала!

Бурцев раздраженно сплюнул:

– Все, хватит болтать, Аделаида, спать пора. Завтра подъем до зари, так что лезь‑ка ты в свою телегу, княжна. Я чуть попозже лягу.

Это «чуть попозже» он намеревался растянуть часов до четырех утра. Бурцев не лгал, когда говорил Аделаиде, что преследователи не станут искать их ночью, – он действительно так думал. Переться вслепую по непроглядной тьме лесной чащи, рискуя сбиться с дороги и заблудиться, воины в масках не станут – авось, не идиоты. Но и беспечно завалиться дрыхнуть в незнакомом лесу тринадцатого века тоже неразумно. Мало ли кто здесь шастает кроме татар. Аделаида упомянула про разбойников‑лиходеев. Эти могут знать местные дебри как свои пять пальцев. И опять‑таки волки. Крысы…

Бурцев заметил, что Аделаида вовсе не спешит забираться в повозку.

– В чем дело?

– Ты тоже ляжешь спать, Вацлав?

– Лягу, конечно.

– В повозке?

– Да, да. Не переживай, княжна. И не жди меня – устраивайся поудобнее. Поверь, в твоей телеге опасаться нечего. Все татары уже баиньки. Волки туда не залезут, да и крысы не доберутся. Спокойной ночи…

Ну, что еще?!

– Как ты собираешься спать, если у тебя нет меча?

– Гм… Я же сказал, здесь безопасно. Можно спокойно ложиться даже без оружия и…

– А что же тогда будет разделять наше ложе?

– Не понял?

Бурцев удивленно захлопал глазами, а Аделаида вспыхнула так, что пунцовость ее лица можно было разглядеть даже в сгустившемся мраке.

Через несколько секунд Бурцеву пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расхохотаться. Ну конечно! Аделаида успела начитаться рыцарских романов или наслушаться бредней трубадуров. Помнится, странствующие рыцари, вынужденные ночевать под открытым небом со спасенными в походах красавицами, клали обнаженный меч между собой и своей спутницей. И тем самым якобы блюли верность даме сердца, а заодно – невинность случайной попутчицы.

– Не боись, княжна, малолеток не обижаю! – усмехнулся Бурцев.

«Хотя не такая уж ты и малявка… – Он еще раз кинул взглядом вполне созревшие формы девушки, шределенно, барышня уже вышла из возраста лолит.

– Малолеток? – недоуменно переспросила полячка. – Это что?

– Ну, дети. Или почти дети.

– Мне уже семнадцать лет!

– Рад за тебя. И все‑таки детское время кончилось. Лора спать.

– У тебя нет меча, Вацлав, – снова заупрямилась Аделаида. – И спать с тобой на одном ложе я не стану.

– Предлагаешь заночевать мне в снегу и грязи? Здорово придумала!

– У‑те‑бя‑нет‑ме‑ча… – отчетливо, с артикуляцией логопеда, повторила полячка.

Ох уж этот дурацкий рыцарский обычай! Если изголодавшийся по женской ласке здоровый мужик или баба, годами томившаяся в застенках какого‑нибудь злодея‑чародея, изнывают от страсти, то какой прок от клинка, пусть даже с бритвенно‑острым лезвием? Перемахнуть через него на другую половину ложа – дело нехитрое. А если, к примеру, благородного рыцаря вдруг угораздило освободить из сарацинского плена целый гарем, то каким количеством колющего оружия он должен запасаться на ночь, дабы огородить каждую красавицу? Вероятно, меч на ложе имел исключительно символическое значение. Но почему бы для подобного символа не приспособить какое‑нибудь подручное средство? Кинжал Аделаиды или стрелу из ее колчана? Хотя нет, оружие пока лучше держать при себе, не оставлять в пределах досягаемости взбалмошной девчонки. Мало ли что ей почудится спросонья. Тут нужно что‑нибудь побезопаснее.