Unknown - i e8c15ecf50a4a624

«Вехи» показали всю мору либерального ренегатства, лицемерия и клеветы, выдавая политический и моральный распад мелкобуржуазных и либеральных попутчиков рево­люции за несостоятельность революции вообще. Авторы сборника стремились утвердить у революционной интел­лигенции чувство неполноценности и полной якобы ото­рванности ее от народа. Народ ненавидит интеллигенцию, она чужда ему, уверял М. О. Гершензон. В качестве вы­вода следовала ставшая геростратовски знаменитой фраза: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом,— бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной» [391].

«Вехи» демонстративно отказываются учитывать прог­раммные и тактические различия революционных течений и партий, считая их несущественными по сравнению с тем, что их объединяет. Они все рассматриваются как «народ­ничество». Даже марксизм объявляется полностью раство­рившимся в нем.

«Что для либерала,— писал В. И. Ленин,— стирается различие м>ежду народничеством и марксизмом,— это не случайно, а неизбежно, оно не „фортель" литератора (прекрасно знающего эти различия), а закономерное вы­ражение современной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и нена­вистно не столько социалистическое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и ра­бочих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и марксизма, их защита демокра­тии путем обращения к массам. Для современной эпохи характерно то, что либерализм в России решительно по­вернул против демократии; совершенно естественно, что его не интересуют ни различия внутри демократии, ни

дальнейшие цели, виды и перспективы, открывающиеся на почве осуществленной демократии» [392].

Однако ненависть «Вех» к революционному марксизму была так велика, что принятый метод его третирования до конца не выдерживался. Революционному марксизму «Вехи» противопоставляют ревизионистские идеи Э. Берн­штейна, соглашаясь, в частности, с его формулой «движе­ние—все, конечная цель —ничто». Они восхваляют «эко­номистов» и ликвидаторов как «настоящих» социалистов, обвиняя большевиков в анархизме, мелкобуржуазности и отходе от марксизма. Резкое недовольство вызвали у «Вех» организационные принципы большевизма, царящая у большевиков дисциплина. Особенно восстают они против идеи диктатуры пролетариата и вооруженного восстания [393].

«Вехи» потребовали от демократической интеллиген­ции перехода к «новому сознанию», к которому можно «перейти лишь через покаяние и самообличение», отказа от материализма и атеизма на почве «синтеза знания и веры». Взамен героизма предлагалось «христианское под­вижничество». Нести послушание должны были все: врач, инженер, профессор, политический деятель, фабрикант, ра­бочий. Призывы к «покаянию», возвращению к церкви, «религиозному оздоровлению» и «религиозному гуманиз­му» рассыпаны на страницах «Вех» в огромном количест­ве. Цель этих призывов не скрывалась. «Религиозность,— писал Франк,— несовместима с признанием абсолютного значения за земными, человеческими интересами, с ниги­листическим и утилитаристическим поклонением внешним жизненным благам». «Религиозная идея,—доказывал в свою очередь Струве,— способна смягчить... жесткость и жестокость» крайнего политического радикализма [394].

Однако проповедь отвращения к «внешним жизненным благам» удивительным образом уживалась на страницах «Вех» с самым грубым, пошло-мещанским культом лично­го благополучия, волчьего эгоизма и наслаждения жизнью, который они противопоставили общественным идеалам. «Эгоизм, самоутверждение — великая сила,— вещали „Вехи",—именно она делает западную буржуазию могу­чим бессознательным орудием божьего дела на зем­

ле». Высмеивался «странный аскетизм» революционной молодежи, ее нежелание «эгоистически» радоваться жизни, наслаждаться «свободно ее утехами». Выдвигалось требо­вание покончить с «деспотическим» предрассудком, что «думать о своей личности — эгоизм, непристойность...» [395].

Обращение к «здоровому эгоизму» было не чем иным, как призывом к революционной молодежи отказаться от политики, которая должна являться уделом «взрослых», ве- ховски-благоразумных, либеральных политиканов, знаю­щих, что такое «политический реализм», «историческая терпеливость» и т. п. Пожалуй, самым ненавистным для «Вех» было то, что во главе революционного движения стояла преимущественно молодежь. «Духовная пэдо- к р а т и я,— писал Булгаков, придумавший этот термин, который означал у него господство детей,— есть величай­шее зло нашего общества...» Его приводила в неистовство «противоестественная гегемония учащейся молодеяш» в революции. Раньше, как более тонко и вкрадчиво писал Изгоев, студенты были чуть ли не единственной группой образованных людей, боровшихся с правительством. Но «теперь со студенчества эта непосильная для его молодых плеч задача снята, и общество требует от него другого: знаний, работоспособности, нравственной выдержки» [396].