Рязанов Александрович - Барон в юбке

Едва лишь лишь только он, скинув порты, вошел в раж, пристроившись к толстой корме гулящей бабенки, как случилось непредвиденное…

В момент приближения страстного апофеоза, когда распоясавшийся салага уже закатывал в порыве накатывающего сладострастия глазки, увлеченные зрители, дружно хлопающие и орущие что-то невнятно-ободряющее в такт его дерганным телодвижениям, вдруг услышали весьма и весьма непристойный звук…

Звук, сопровождался появлением тугой, мощной, жутко зловонной струи, смачно хлестнувшей в пол, забрызгивая близстоящих зрителей…

Тертая редька с клюквой на меду, коей в немалом количестве откушал с вечера бравый воин независимой Халдеи, в смеси с пинтой экстренно влитой поверх уже двух залитых ранее, ядреной молодой браги, да еще если это все резко взболтать активными телодвижениями, дала весьма и весьма взрывоопасную смесь…

Виновник же события, даже не заметив поначалу произошедшего конфуза, испустил блаженный стон и, абсолютно довольный жизнью, уткнулся носом в спину распластавшейся по столу девки, готовясь отойти ко сну…

Из сладостных обьятий морфея нашего героя, спустя лишь мгновение, бесцеремонно вырвал крепкий пинок прочного, дубленой воловьей кожи, усиленной медными бляхами, десятницкого сапога. Носок этого самого сапога в числе многих прочих, имел несчастье обдристать несчастный салага.

Разбуженный столь бесцеремонно, парень не сразу осознал, что произошло, спросонья он лишь некоторое время и еще пару пинков спустя осознаёт причины столь бурной и внезапнй ненависти непосредственного начальства. Сопровождаемый оглушительным ревом катающихся в припадке смеха по полу очевидцев, перекрываемым не менее громогласными проклятиями тех, кому не посчастливилось находиться на пути летящих во все стороны зловонных брызг, опозорившийся бросается к выходу.

Ворча под нос на дурацкую погоду, проклятые болота и подвевшее хозяина в столь ответственный момент брюхо, он криво оскалясь в ответ на доносящиеся из-за двери вопли, прытко мчится к прикопанному по широкую горловину в углу у стены огромному пифону.

Старый, видавший виды пифон, использовавшийся когда-то имперцами как хранилище пищи, этакий подземный холодильник, теперь облюбован в качестве дождевого стока и запаса свежей, холодной воды для караульных – широкая горловина сосуда, торчащая на локоть из земли, как специально предназначена для сбора стекающей с дранковой крыши барбакана влаги.

Одна из доселе никем не замеченных потусторонних теней, мелькавших в ночном тумане по ту сторону частокола – бесформенный ком торчащих во все стороны клочьев чего-то неприглядного – тихо шурша корявыми отростками, вырастает из низкого тумана прямо у частокола.

Прилипнув к подножию стены у надвратной башенки, эта живая кочка медленно расползается по стене, и, подобно капле ртути, течет-передвигается вверх .

Достигнув верха, лохматый ночной морок бесшумно переваливается через край, вытягивается столбиком на парапете, обретая на миг некое подобие заросшей плющом и ковылем скифской бабы, и столь же беззвучно скользит вниз, за ограду, растекаясь по земле незаметным, поросшим травой холмиком .

На свою беду, только что завершивший помывку юнец, вяло бредущий от стока обратно, не заметив появившегося на пути препятствия, и, все еще в пол голоса что-то бурча, подходит слишком близко, спотыкаясь прямо через него. С матюгом свалившись наземь, парень нос к носу сталкивается с выросшей перед его носом как будто прямо из-под земли порождением чудовищного кошмара.

На верхней части нежити, сквозь густые, свисающие с макушки патлы из тины и кукушкиного льна с трудом различимо бледное, с темнеющими провалами на месте глаз и рта, будто перекошенное смертельной мукой, одутловатое лицо странного, мертвенно отсвечивающего в темноте, оттенка.

Парень тихо, на грани слышимости, сипит, затем раздается хриплый, булькающий всхлип, и он безвольным мешком опускается на землю, сопровождаемый глухим стуком выпавшего из обмершей руки в грязь шлема,

Нежить задумчиво склоняется над упавшим, шевелится, будто принюхиваясь. Из переплетения ветвей и травы высовывается широкий, мешковатый отросток, хлещет жертву по щекам.

Не подающий признаки жизни храмовник открывает глаза, и, увидев склонившуюся над ним фигуру, вновь закатывает глаза.

По траве расползается зловонная жижа…

Морок, брезгливо отскакивает, хрипло ругнувшись по-русски: