Рязанов Александрович - Барон в юбке

Легат, на старости лет переживший крушение всего, чему служил всю свою осознанную жизнь, впервые ощутил себя потерянным, чудовищно одиноким стариком, который не знает, что делать дальше. Сильно озабоченный безопасностью своего форта и доверившихся ‘Лану Легату’ фронтирских беженцев, старый служака принимает решение стянуть в окрестности Зеелгура всех имперцев, способных держать в руках скутум и гладиус.

В виду последних сведений о ситуации в бывшей Империи, его высокоблагородие теперь больше опасался удара в спину от кримлийцев, чем гипотетического нашествия Гуллей.

Гулли же, словно вняв молитвам старого легионера, похоже, надолго застряли во Фронтире, обломав себе зубы о первый попавшийся на пути замок – некий Калле Варош – вотчину некогда опальных мокролясских баронов, не пожелавших после смерти Вайтеха Славного принести оммаж Герцогу и бежавших во Фронтиру.

Как утверждали данные последней депеши, поступившей по гелиографу с последнего в цепи застав форта на границе с Фронтирой, вот уже четвертый месяц гулли осаждали фронтирскую цитадель, оставив под стенами уже больше тысячи трупов.

В запасе у зеелгурского коменданта было еще пять-шесть декад – вот-вот должно было наступить осеннее распутье, во время которого даже наторенный Тракт становился практически непроходимым. За это время Легат должен был принять план, что делать дальше, и успеть привести его в исполнение.

Как заместитель наместника провинции, (старый наместник ушел в карательную экспедицию вместе с о Вторым Легионом) легат наконец принимает решение. Он отдает приказ по цепи гелиографов снимать все гарнизоны с блокпостов по Мокролясскому Тракту, поток беженцев по которому в последние дни практически сошел на нет.

Пять центурий дорожной стражи, что квартировали на заставах, прикрывающих путь из Фронтиры, бросив все, должны были ускоренным маршем выдвигаться в Зеелгур, оставив лишь пару-тройку наблюдателей на каждой станции связи. Все, что могло пригодиться наступающим войскам противника, должно быть разрушено или сожжено.

Наступило тяжелое, давящее затишье.

***

Неделю спустя после появления в Зеелгуре первых узников халдейских лагерей, поток вызволенных блотянами пленников сначала уменьшился до тонкого ручейка, а потом и вовсе прекратился.

Вместе с каторжанами, которые отказались выпустить из рук врученное им блотянским рурихмом оружие, именуя себя теперь его кметями, легионеры форта организовали постоянное патрулирование всех троп и тракта, ведущего вглубь халдейских территорий, но новые беглецы не появлялись.

Вывод напрашивался сам собой: либо шальной барон нарвался наконец на превосходящие силы противника, либо ушел слишком далеко в тылы харисеев, а всех освобожденных ведет с собой, или же отправляемых в форт людей вновь перехватывают по дороге.

Не смотря на явную очевидность первого, и основательную притянутость за уши второго, никто из обитателей разросшегося палаточно-фургонного городка не хотел поверить в то, что с Ле Грыммом и его отрядом могло приключиться что-нибудь плохое.

Ситуацию разрядило появление самого барона Ле Грымма.

***

Встречать отряд блотян, уже успевших стать легендарными, собрался весь гарнизон форта.

Легат Хирамону, заранее предупрежденный о знаменательном событии, для такого случая обрядившийся в парадные доспехи. Он лично вышел приветствовать храбреца-барона с дружиной, сумевших в безумно храбром рейде по халдейским тылам освободить без малого тысячу человек.

Практически все жители палаточного городка сгрудились у стен форта, ожидая появления людей, уже ставших в среде беженцев живой легендой.

По периметру плаца, оттесняя толпу зевак, выстроились в парадном облачении легионеры. У входа в форт, стоя на подъемном мосту, застыл, в окружении лучших офицеров, сам Легат.

– Идут! Идут! – пронесся над людским морем говорок.

Толпа замерла в ожидании, даже видавшие виды легионеры подтянулись и приосанились.

Сначала, из-за поворота тракта, скрытого невысоким ивняком, появились патрульные кмети, ведомые выделенным им в начало декурионом, следом за ними, до боли слепя глаза отблесками надраенных медных пластин доспеха, появились и сами блотяне.

Во главе пешей колонны двигались два всадника – один – ширококостный, на крупном, породистом камале, снаряженный в древние, образца прошлого века, мокролясские латы – типичный мелкопоместный лан, другой же, в ниспадавшем с плеч бесценном плаще из шкуры бьорха, закованный в нечто и вовсе нигде невиданное, гарцевал верхом на злобно скалящей зубы гулльской верховой твари.