Дэвид Годман - Преображающие встречи с Раманой Махарши

Здоровье Бхагавана быстро ухудшалось, и продолжительность даршанов сокращалась. У него на руке была саркома, и метастазы распространялись по всему телу. Несколько операций оказались бесполезны. После одной из таких операций он дал даршан , лежа на кушетке снаружи ашрама. Однажды, когда я приблизился к нему, его глаза были почти закрыты, но едва я встал перед ним, Бхагаван открыл глаза и обратил ко мне свою обычную сияющую улыбку. Я был настолько охвачен этой улыбкой, что забыл сделать общепринятое приветствие намасте (сложенные перед грудью ладони), и управляющему ашрама пришлось напомнить мне об этом. После того как я отошел, Бхагаван вернулся в прежнее состояние.

Хотя я никогда не стремился привлечь внимание Бхагавана, он всегда, казалось, знал, поблизости ли я, даже если не мог видеть меня. Как-то раз, когда он давал даршан , меня заслонил газетой один из его помощников. Бхагаван тут же попросил, чтобы тот убрал газету, и затем улыбнулся мне своей обычной улыбкой.

Поскольку продолжительность даршана все сокращалась, я стал проводить долгие часы, сидя в тишине в своей комнате. Раз в неделю я ходил на прадакшину вокруг Аруначалы и по-прежнему каждый вечер сидел на горе. Однако жизнь моя начинала входить в новую фазу. Каждый день я проводил час за часом, сидя в своей комнате в свободном от мыслей состоянии, не осознавая своего тела или мира. С течением времени тенденция к уходу в Атман становилась все сильнее.

К апрелю 1950 года всем стало ясно, что вскоре Бхагаван оставит тело. Рак истощил его до такой степени, что он едва мог двигаться. Приблизительно за неделю до его смерти я прогуливался вокруг храма Матери, того, что был освящен во время моего первого посещения ашрама. Я остановился посмотреть на статую Ганеши, недавно украшенную гирляндой. Пока я пристально рассматривал статую, она начала двигаться в своей нише. Голова и плечи стали покачиваться назад и вперед, и каждый раз, наклоняясь вперед, голова Ганеши все ближе придвигалась к моей. Я вдруг понял, что, если останусь так стоять, гирлянда соскользнет с шеи статуи и окажется на моей. Я не хотел быть увенчанным подобным образом, а потому отошел и продолжил свою прогулку вокруг храма [100].

Неделю спустя, вечером 14 апреля, я убирался в своей комнате в Палакотту, когда портрет Бхагавана, который обычно находился на табурете в углу комнаты, упал на пол. Я поставил его обратно на обычное место, убедившись, что он был в устойчивом положении. Несколько минут спустя он упал на пол второй раз. Я интуитивно почувствовал, что это знак того, что Бхагаван при смерти. Я ощутил сильное побуждение пойти в ашрам, но прежде, чем смог выйти, потерял осознание мира и полностью погрузился в Атман на два или три часа. Сознание мира вернулось незадолго до 21:00, когда я услышал сильный шум, доносящийся из ашрама. Тогда я понял, что Бхагаван умер. Я помчался к задним воротам ашрама, самым близким к его комнате, но обнаружил, что полиция уже заперла их [101].

К тому времени, как я пробрался к парадным воротам ашрама, тело Бхагавана уже вынесли из комнаты, где он скончался. Его выставили напоказ снаружи. Позже той ночью, когда большинство скорбящих преданных уехало, тело перенесли в новый холл.

В последний раз я видел Бхагавана в тот самый день. В то время, когда мы смотрели друг другу в глаза, я испытал такую сильную волну экстатического блаженства, что потерял всякое осознание окружающей обстановки. Теперь, видя безжизненное тело Бхагавана, я испытал очень мало эмоций. Люди вокруг меня плакали, и моей первой реакцией было то, что мне тоже следовало бы пролить немного слез о своем Гуру. Но слез не было. Мне было грустно, что Бхагаван умер, но в то же время я не мог плакать или сочувствовать другим, потому что знал, что на самом деле ничего не произошло. Я знал, что Бхагаван был Атманом до того, как оставил тело, и что он остался тем же самым Атманом после. Исполненный этого понимания, я оставил тысячи горюющих преданных и тихо вернулся в свою комнату.

Большинство преданных Бхагавана уехали в течение нескольких дней после похорон, но, так как у меня не было никакого желания куда-либо уходить, я оставался в своей комнате в Палакотту. В последующие недели и месяцы мое здоровье стало ухудшаться. Я проводил большую часть времени в своей комнате в состоянии глубокого самадхи , в котором у меня не было возможности обращать внимание на потребности тела. Когда девушка, готовившая мне еду, приносила обед, я зачастую игнорировал его. Иногда я съедал пищу, но главным образом отдавал ее девушке, чтобы ела она. После нескольких недель такой жизни мое тело стало истощаться. У меня начались приступы головокружения, и моя пищеварительная система стала давать сбои. Один приступ пищевого отравления настолько ослабил меня, что у меня даже не оказалось достаточно сил, чтобы вытащить ведро воды из пруда Палакотту. Опустив ведро в воду и потянув его, я понял, что оно перевешивает меня. Мне еще повезло, что я вообще выжил. Один мой знакомый садху заболел холерой и умер. Кроме холеры в том районе была и эпидемия малярии, которая также унесла много жизней.