Admin - i 55852782446a6f06

Найдя меня взглядом, отставной танкист махнул рукой, подзывая к себе и, простившись с встречающими, сам двинулся навстречу.

- Ну, вот и управился, пойдём. А что это ты на крыльце сидел? Дом-то брошенный. Ланька, тёзка твой, хозяин дома, со мной вместе на фронт ушёл, только мне повезло вернуться, а он в первый год сгинул. И жена его, говорят, вместе с сыном где-то в лесах пропала.

- Я так и понял, что дом не жилой, - я кивнул. - Показалось просто, сходил проверить.

- Да ну, действительно - показалось. Там отродясь ничего дурного не было; хорошие люди жили.

За разговорами дорога показалась совсем уж короткой. Мы вспоминали, кто где воевал, и выяснили, что неоднократно пересекались, и пару раз даже вполне могли бы видеться, но исключительно мельком: танковым частям магическое прикрытие и огневая поддержка не требовались, так что с танкистами мне доводилось общаться довольно мало, разве только в качестве помощи с ремонтом, как и моему собеседнику - с офицерским составом.

Впрочем, трудно было найти полк или дивизию, с которыми мне не доводилось хоть где-то поучаствовать в сражениях. Старший офицерский состав периодически перебрасывали для огневой поддержки на тот или иной участок фронта в качестве самостоятельных боевых единиц. Нас немного, а наше участие в случае присутствия кого-то из доманского командования было просто необходимо, потому как с высшей нежитью такого уровня кроме офицеров работать некому. К примеру, сейчас офицеров огневиков в звании обермастера наберётся человек семьдесят, а то и меньше, и больше эта цифра не была никогда. А обергроссмастеров вообще всего четверо.

В разговоре, само собой, я этого не упоминал. Оберлейтенанта никто не будет таскать туда-сюда по фронтам: толку с него одного? Так что вспоминал я только те места, в которых довелось побывать в составе полка, к которому был приписан, или просто забавные случаи без указания места действия.

Жили Райков с семьёй в крепком доме с каменным фундаментом, ещё дореволюционной постройки. Видно было, что хозяин вернулся не так давно: вовсю шёл ремонт крыши, и имелось ещё множество куда менее важных хозяйственных проблем, требующих вмешательства.

- Папка! Папка приехал! - раздался радостный детский крик, и из-за забора нам навстречу выскочила чумазая белобрысая девчонка в коротком потрёпанном платьице, из-под которого сверкали зелёнкой разбитые коленки. Вольдим со смехом подхватил дочь на руки, покружил.

- Веська, младшая моя. Ровесница войны, в первый день родилась. Весеслава, поздоровайся с дядей Иланом, он боевой офицер.

- Здрасьте, - послушно кивнула мне девочка, крепко цепляясь за папину шею, но не отрывая от меня любопытного взгляда. По её глазам было видно, что ожидают от меня чего-то весьма необычного, вроде пламени из глаз, звериных когтей или ещё какой-нибудь глупости.

Так и не найдя ничего подобного, девочка явно разочаровалась и потеряла ко мне всякий интерес. А я, хоть и искренне любил детей, никогда не умел с ними общаться и чувствовал в случае необходимости подобного общения сильную неловкость, поэтому только облегчённо вздохнул, когда Весеслава начала засыпать вопросами отца.

Вслед за ними я тихо прошёл в калитку, поднялся на крыльцо и вошёл в сени. Там нас встретила жена Вольдима, Лёна, женщина с простым невыразительным лицом, тихая, даже кроткая, но приветливая и улыбчивая.

Обещанная баня к нашему приходу была уже готова - возвращения отца семейства ждали именно сегодня. Так что без промедлений и долгих разговоров нас отправили именно туда: Лёна была явной сторонницей старинной народной традиции, согласно которой гостя следовало сначала как следует попарить в баньке, потом накормить, потом уложить спать, и только потом уже учинять расспросы. Ну, в крайнем случае, потерпеть с ними до чая, если гость не слишком устал.

Однако, в этот раз чая не получилось. Примерно через час или около того, когда мы с Райковым сидели в предбаннике и за разговором пили холодный квас, расслабленные и настолько умиротворённые, насколько это возможно только после хорошей бани, дверь без стука распахнулась. На пороге стояла Лёна, как Кара бледная и явно насмерть перепуганная. Вместе с ней в небольшую тёмную комнатку, освещённую светом единственного маленького окошка под самым потолком и толстой сальной свечой в плошке на столе, ворвался золотистый вечерний свет и чужие встревоженные голоса.

Мы одновременно вскочили с лавок - благо, сидели уже в кальсонах.