-- Держимся вместе, держимся вместе, -- повторяет Женя. - Не разделяемся.
Мне в ладонь проскальзывают холодные пальцы Евы. Лилит не отстает от Жени ни на шаг, точно привязанная. Саша, сменив тактику со страусиной на обезьянью, повисает на рюкзаке Михася. Тот, в свою очередь, придерживает за плечо Витоса. Мы с Евой идем тесно, плечом к плечу. Впереди, обгоняя нас всего на полшага, пробивают локтями дорогу Арт и Вано.
-- Нас заметят, нас сейчас заметят! -- талдычит Саша.
-- Заткнись, -- одергивает ее Ева. - Иди молча.
Вокруг на удивление тихо. Только поступь шагов, шорох одежд да редкие односложные фразы. Не уверен, что беженцам известно о стаде, "пасущимся" неподалеку - по крайней мере, не тем из них, кто углубился в поле. И все же они стараются не шуметь. Возможно, все дело в привычке не высовываться, которая вырабатывается в первые дни после апокалипсиса - если, конечно, ты планируешь пожить чуть подольше. Но мне кажется, что дело не только в этом. На них, как и на нас, давит открытое пространство. Они чувствуют здесь свою уязвимость, свою беззащитность. То же чувство заставляет их инстинктивно обходить поле стороной, двигаться к Промзоне, придерживаясь края дороги.
Вскоре автобан окончательно исчезает из виду, а ему на смену приходят первые ангары юго-восточной Промзоны. К моменту, когда мы достигаем ее, наше шествие насчитывает не меньше сотни человек. Длинный безмолвный строй серых, в предвечерних сумерках, фигур. И этот строй продолжает пополняться.
Наш отряд идет так кучно, что мы можем чувствовать дыхание друг друга на своих шеях. После бега я весь взмок - теперь же остыл, продрог до костей и трясусь, как осиновый лист. Надеюсь, этого не чувствует Ева, по-прежнему держащая меня за руку. Мне, конечно, страшно, но не до такой степени. По крайней мере, пока.
Внезапно, почти в одно мгновение, становится очень шумно. Неясный гул появляется сзади и, распространяясь со скоростью лесного пожара, волной движется вдоль строя. Потом людская масса вздрагивает, пропуская рябь обернувшихся голов... и с воплями устремляется вперед.
18:25
Впервые в жизни попадаю в давку. Меня сбивают с ног почти сразу - сильный толчок справа, за ним, через секунду, удар по затылку -- и вот я уже на земле.
Откуда-то сверху слышу голос Жени:
-- СТАДО! СТАДО ЗДЕСЬ!
Похоже, он о том самом стаде, что следовало за нами по Таганрогской. Значит, молот все-таки догнал нас и вот-вот расплющит о наковальню...
Все смешалось в одно мгновенье. Я потерял Еву, потерял остальную группу, потерял всякую ориентировку. Непонятно, где свои, где чужие. Повсюду крики, визг. Люди бегут, толкаются, падают, встают, снова падают и снова встают, продолжают бежать...
Неожиданно я теряю способность дышать. Чья-то нога бесцеремонно наступает на диафрагму, за ней другая, прямо на грудь. Скорчившись от боли, переворачиваюсь набок, пытаясь восстановить дыхание, и по мне пробегаются вторично. На сей раз достается рукам и голове. На рукавах плаща отпечатки грязных подошв. Я успеваю вовремя прикрыть затылок - тяжелый ботинок бьет по пальцам, слышится треск перелома.
Прожегшую руку боль тут же заглушает кошмарное понимание того, что если я сейчас не встану - меня затопчут насмерть.
Перекатываюсь на спину, попутно уклоняясь от еще одного пинка. Огромный походный рюкзак съехал набок и пригвождает к земле туго натянутыми лямками. Нужно скинуть их как можно быстрее, иначе мне никак не встать.
По земле стелется толстое облако пыли, забивающей глаза, нос и горло. Я зажмуриваюсь, отхаркиваю хрустящую на зубах слизь. Когда снова открываю глаза, надо мной возвышается чья-то фигура. Плотный лысеющий мужчина в очках и заношенном коричневом пальто. На шее справа след от укуса. Глаза за толстыми линзами очков горят безумным блеском - пока еще не зараженного зомби, но всего лишь отчаявшегося человека.
Я смотрю на него -- он на меня. Потом мужчина делает шаг навстречу, наклоняется, лицо его принимает выражение человека, заметившего на земле стодолларовую купюру.
Надо встать! Надо, встать, встать, встать ...
Когда я рывком высвобождаю левую руку из лямки рюкзака, мужчина наваливается на меня сверху и принимается отбирать ружье.
Глава 20
Юго-восточная промзона
18:32
-- Ах ты ж, черт! Ах ты ж черт!
Мужчина хватает меня за кисти, придавливает руки к груди, не позволяя поднять дробовик, а сам садится сверху. Тяжелый, гад...
-- Ах ты ж черт! Черт! Черт! Отдай. Отдай его!
Читать дальше