Гай Стэндинг - Прекариат - новый опасный класс

После первых выступлений в Западной Европе «Европервомай» вскоре принял глобальный характер, причем тон явно задавала Япония. Вначале это было молодежное движение, к которому примкнули недовольные образованные европейцы, дезориентированные конкурентно-рыночным (то есть неолиберальным) курсом Евросоюза, который призывал их к трудовой занятости, мобильности и быстрому обогащению. Но их изначальный европоцентризм вскоре уступил место интернационализму, как только они увидели: их незавидное и во многом уязвимое положение связано с тем, что происходит во всем мире. И в демонстрациях прекариата все активнее участвуют мигранты.

К движению примкнули и люди с нетрадиционным образом жизни. И все это время существовало некое противоречие между прекариатом как жертвой, наказываемой и демонизируемой социальными институтами и политиками мейнстрима, и прекариатом – героем, отвергающим эти институты согласованным актом интеллектуального и эмоционального неповиновения. К 2008 году европервомайские демонстрации своей численностью затмевали колонны профсоюзных активистов, марширующих по улицам в этот весенний день. И хотя особого внимания широкой общественности и политиков они не привлекли, все же это означало большой шаг вперед.

В то же самое время двойственное восприятие: как жертвы и как героя – привело к недостаточной слаженности. Следующей проблемой стала невозможность сосредоточиться на борьбе. Кого или что считать врагом? Все великие общественные движения в истории человечества были в той или иной степени классово обоснованными. Одна группа, объединенная общими интересами (или несколько групп), вела борьбу с другой, которая ее эксплуатировала или притесняла. Обычно боролись за контроль над существующими средствами производства и распределения. Прекариату, из-за его разношерстности, похоже, недоставало ясного представления о том, что это за средства и где их искать. Его столпами-мыслителями были Пьер Бурдье, предложивший понятие прекариата как нестабильного, незащищенного общественного слоя (Bourdieu,1998), Мишель Фуко, Юрген Хабермас, а также Майкл Хардт и Тони Негри, чей эпохальный совместный труд «Империя» (Hardt, Negri, 2000) стал продолжением и развитием идей Ханны Арендт (Arendt, 1958). Были также отголоски беспорядков 1968 года, связавшие прекариат с франкфуртской школой «Одномерного человека» Герберта Маркузе (Marcuse, 1964).

Это было раскрепощение на уровне разума – осознание общего чувства незащищенности. Но от простого понимания никакой «революции» не бывает. До праведного гнева было еще далеко. А все потому, что не было выработано никакой политической программы или стратегии. Нехватка программных ответных мер стала очевидна при поиске символов, она проявилась и в диалектическом характере внутренних дебатов и трениях внутри прекариата, которые до сих пор продолжаются и никак не кончатся.

Лидеры евромайских протестов сделали все, что было в их силах, чтобы «замазать» разногласия в буквальном смысле слова: как на их листовках и плакатах. Некоторые делали акцент на общности интересов у мигрантов и остальных групп (migranti e precarie – гласила надпись на плакате «Европервомая» в 2008 году), а также у молодежи и людей старшего поколения, чьи образы трогательно поместили рядом на берлинском евромайском плакате 2006 года (Doerr, 2006).

Но как левацкое либертарианское движение оно еще далеко от того, чтобы наводить страх или вызывать интерес со стороны. Даже самые рьяные его приверженцы согласятся, что демонстрации до сих пор представляли собой скорее театральное зрелище, нежели угрозу, делая акцент на индивидуальности и самоидентификации на фоне коллективного «прекариатского» опыта – нестабильности и незащищенности. Говоря на языке социологии, публичные выступления просто демонстрировали то, что люди гордятся своим субъективным опытом нестабильности. На одном европервомайском плакате, сделанном для парада в Гамбурге, сливаются в одну четыре бунтарские фигуры: дворник, сиделка, беженец или мигрант и так называемый творческий работник (вероятно, прообразом был художник, рисовавший этот плакат). На главном плане – хозяйственная сумка как красноречивый символ современного кочевничества в глобализирующемся мире.

Символы важны. Они помогают объединять группы во что-то большее, нежели скопище посторонних. Они помогают выковывать класс и укреплять самосознание, способствуют осмыслению общего и закладывают основы солидарности, или fraternité – братства. Как осуществить переход от символов к политической программе – именно об этом данная книга. В своей эволюции прекариату как проводнику «политики рая» еще предстоит перейти от театра и визуальных идей эмансипации к набору требований, которые всерьез озаботят государство, а не просто озадачат или разозлят его.