Максим Рохмистров: Введение в социологическую теорию предпринимательства

Такой «коммунистический» реванш и определил те политико-экономические зигзаги, которые свойственны не только постсоветской России, но и практически всем постсоветским республикам старого СССР, включая даже прибалтийские страны, которые якобы продвинулись в своем постсоветском времени дальше, чем нынешние члены СНГ. «Бацилами» старых коммунистических технологий организации и управления обществом оказались зараженны, таким образом, все руководители новых государств, получивших самостоятельность. Они, естественно, и задали общую тональность в управлении. Конечно, в своих действиях они не воспроизводили старые коммунистические штампы руководства, всецело базировавшиеся на вульгарном марксизме. Но и «закоренелыми» агностиками не стали, используя в обновлении жизнедеятельности постсоветского общества чаще всего дедуктивный метод в выведении новых перспектив развития из старого советского опыта. В этом «новым» руководителям активно помогала и та часть обществоведов, которые сформировались в рамках методологии марксизма, продвинувшись в советское время благодаря своим успехам в развитии именно этого методологического идеала в своем карьерном росте и сохранивших руководящие посты в науке. Для тех и других новый методологический идеал не мог простираться дальше той конвергенции, которую они еще так недавно активно критиковали.

На первых этапах развития новой России реализация конвергенции осуществлялась в форме реставрации опыта жизнедеятельности дореволюционной России. Тот вал публикаций по предпринимательству – в общем-то, ключевому субъекту развития постсоветской России, – к сожалению, характеризовался далеко не прогрессивным смыслом. «Возвращение к утраченному» под девизом которого осуществлялся процесс изучения путей развития новой России, абсолютно не имело ничего общего с тем феноменом – предпринимательством – в его методологическом для развития человеческого общества ключе, который только и мог стать главным и основным субъектом развития России в новейшей истории. «Возвратиться» новая Россия могла лишь к условиям жизнедеятельности царского периода, который, как и социалистический период, характеризовался главным образом административно-командным способом организации жизнедеятельности общества. О той свободе, которая была лозунгом отхода от социализма и на волне которой произошли коренные изменения в СССР, стали в лучшем случае много говорить, почти сразу же забывая о ее главном методологическом назначении в качестве единственного способа жизнедеятельности нового общества, кардинально противопоставляющего новое начало – самодеятельность – постсоветской России старому началу – ее административно-командному сковыванию. Именно в последнем ключе стали восприниматься и трактоваться и те технологии организации новой жизнедеятельности общества, административное «внедрение» которых в практику ассимилировало их со старыми социалистическими и царскими технологиями и, естественно, формировало ту систему остракизма, с помощью которой можно было бы практически решать проблемы реставрации в посткоммунистической стране какого-то, пусть и мутантного, но социалистического строя.

Прецедент «возвращения к утраченному» может реализовываться и в одной из форм некой совокупности дискретных единиц социальной организации («цивилизации»), каждая из которых проходит свой уникальный путь и имеет своеобразную систему ценностей, вокруг которой складывается вся ее жизнь. Как известно, в своей классической теории локальных цивилизаций А. Тойнби (1889–1975) наряду с такими цивилизациями, как египетская, китайская, шумерская, индская, эллинская, западная, иранская, вавилонская и другими, выделяет и «православную христианскую» (в России). Конечно, и сам рост цивилизации, по мнению А. Тойнби, состоит в прогрессивном и аккумулирующем внутреннем ее самоопределении или самовыражении как некотором конкретном ответе на вызовы природной и человеческой среды. Конкретно в России этот вызов, по его мнению, принял форму непрерывного внешнего давления со стороны кочевых племен. Ответ представлял собой становление нового образа жизни и новой социальной организации. Это позволило оседлому обществу впервые за всю историю цивилизаций не просто выстоять в борьбе против евроазиатских кочевников и побить их, но и достичь действительной победы, завоевав их земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища – в оседлые деревни [1] См.: Тойнби А. Постижение истории: сб. – М., 1996. – С. 67, 116. .