Array Коллектив авторов - «Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России

Корни этого социального явления уходят как в историю Российской империи, так и в советские времена, в область взаимодействия власти и общества, официальной (имперской или советской) идеологии и групповых социальных отношений [3] Это социальное «заболевание» было впервые диагностировано и изучено (хотя и не названо) в знаменитом сборнике «Вехи» [1909], прежде всего в статьях Н. А. Бердяева, М. О. Гершензона, А. Изгоева и Б. Кистяковского, см.: [Brooks 1973]. .

Сегодня социологи, антропологи, лингвисты остро чувствуют неспособность российского населения к консолидации различных мнений, неготовность к деятельному участию в публичных поисках взаимоприемлемых компромиссов. Это – последствия хронического и запущенного социально-культурного заболевания «эпохи развитого социализма», последствия десятилетий властвования «тоталитарного языка».

Тоталитарному языку ( newspeak, langue de bois, LTI и др. ) и тоталитарному дискурсу посвящены как классические работы, так и более недавние исследования [Заславский, Фабрис 1982; Karpinski 1984; Seriot 1985; Thom 1989]. Многие авторы обращались к анализу «языка большевиков» [Wierzbicka 1990; Young 1991; Epstein 1991; Купина 1995; 1999; Земская 1996; Dunn 1999; Gorham 2003; Гусейнов 2003, 2004; Poppel 2007; Чудакова 2007], однако детальный анализ по-прежнему встречается нечасто. В последнее время появилось несколько книг, анализирующих советские и постсоветские речевые практики [Gorham 2014; Koteyko 2014; Petrov, Ryazanova-Clarke 2015], однако подходы этих исследований отличаются от нашего [4] Майкл Горэм, как кажется, слишком спешит, называя то, что происходит с языком в современной России, ситуацией «после ньюспика». Неля Котейко в указанной книге исследует заимствования и метафоры, чтобы показать изменения и преемственность в тонких взаимодействиях языка и политики в постсоветской России. .

Наш подход использует понятие публичного регистра . Мы пытаемся объяснить механизмы, препятствующие модернизации и демократическим реформам в России, через устойчивость «советского» типа аргументирования, предлагая широкий исторический и синхронный обзор проблемы, возможный только в коллективном научном труде.

Книгу открывает вводная глава 1( Николай Вахтин. Дискурс убеждения в тоталитарном языке и постсоветские коммуникативные неудачи ), в которой автор, используя понятие тоталитарного языка, обобщает теоретическую рамку книги и демонстрирует различия между русской и американской практиками публичных дебатов на примере знаменитого «кухонного спора» 1959 года между Хрущевым и Никсоном. Во второй части главы суммируются методы и приемы обучения граждан ведению публичных дебатов в англоязычных странах и обсуждается вопрос о том, возможно ли прямое заимствование этих приемов или требуется создание собственных методик.

В главе 2( Дмитрий Калугин. «Много спирашася, не обретоша истинны», или Поэтика коммуникации власти и общества в России древней и новой ) показано, что отсутствие в русском языке публичного регистра – это результат сознательной стратегии сначала имперских, затем советских, а теперь и путинских властей, целью которой являлось сделать социальный диалог невозможным. Эта стратегия глубоко укоренена в русской истории, что автор показывает на примере нескольких ее эпизодов: полемики в древнерусской литературе XI–XVI веков; знаменитой переписки Грозного с Курбским; публичных дискуссий XVIII века под патронажем Екатерины Великой; политических дискуссий XIX века, и, наконец, общественного отношения к судебным реформам 1860-х годов и введению суда присяжных.

Следующие четыре главы представляют собой очерки из разных периодов русской истории.

В главе 3( Литература правовой популяризации и употребление языка (конец XIX – начало XX века) ) Мишель Тисьепродолжает с того исторического момента, на котором останавливается глава 2, и анализирует разные попытки создать популярный язык для описания юридических понятий на рубеже XIX и XX веков, в зависимости от того, как «элиты» относились к «народу», и от способности последнего воспринять юридический дискурс. Следует ли объяснять юридические понятия простыми словами, чтобы «народ» мог их понять? Или следует постепенно просвещать и обучать «народ», развивая его юридическое сознание через употребление сложных юридических терминов?

В главе 4( «Как писать в газету»: язык и власть на заре советского публичного языка ) Катриона Келлиописывает важный жанр в истории русского публичного языка («письма в редакцию») в контексте ранней советской культуры. Попытки заставить всех «говорить по-большевистски» (если воспользоваться известным выражением Стивена Коткина) менее характерны для двадцатых годов, чем различные попытки модернизировать язык, используя зарубежный опыт. «Письма в редакцию» призваны были привлечь советские массы к политическим дискуссиям, но поставили вопрос о языке: ведь западные «письма в редакцию» (ведущие отсчет с XVIII века) традиционно были написаны на языке образованного класса. Эта проблема так и не была решена, и «письма в редакцию» в конце концов слились в жанровом отношении с языком советского политического «мейнстрима».