Юрий Дьяков - У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы

В «эпоху Горбачева» основные направления дискуссии задавались сторонниками радикального осуществления ленинско-вильсоновского самоопределения этнонаций. Вариант так называемого «упразднения империи» инициировался частью столичных интеллектуалов и почти всецело элитами большинства союзных республик. Этот вариант был поддержан академиком А. Д. Сахаровым, предложившим утопический проект конституции «Соединенных государств Европы и Азии», согласно которому все 53 национально-государственных образования должны были стать суверенными государствами. Веру в возможность упразднения «последней империи» поддерживало неверное прочтение международно-правовых документов о самоопределении народов. Как известно, поддержка национально-освободительных движений долгое время входила в арсенал советской внешней политики, хотя по сложившейся практике самоопределение допускается лишь в контексте деколонизации и только для народов территориальных, а не этнических общностей [4].

Именно под лозунгом «упразднения империи» произошли распад СССР и образование новых 15‑ти государств, в том числе и Российской Федерации. В доктринальном плане это был триумф, а точнее – последствия всей 70‑летней практики «национально-государственного строительства», важнейшим компонентом которой был этнический национализм, то есть представление о нации как о высшем типе этнической общности, на основе которой якобы только и может быть построена «нормальная» государственность» [5].

Со стороны политиков понятие нации как многоэтнической государствообразующей общности в момент распада СССР отсутствовало.

В России в сфере национальной политики «правили бал» импровизация и амбиции. Ответственная международная экспертиза этой сферы преобразований не была обеспечена: ситуация казалась уникальной и слишком деликатной для внешних советов. К тому же среди западных специалистов слишком привлекательными были формула «распадающейся империи» и искус закрепления победы либерализма через новые самоопределения. Мало кто из западных экспертов осмеливался высказываться по поводу опасностей растущего периферийного национализма в России, хотя почти все они жестко осуждали аналогичные явления в других постсоветских государствах, связывая их с деятельностью, так называемых пророссийских сил.

В Российской Федерации разработкой и осуществлением национальной политики занялись по преимуществу политики, а не ученые. Именно они столкнулись с неожиданным «парадом суверенитетов» и жестким торгом со стороны автономных республик за рассредоточение полномочий центральной власти в свою пользу. В свою очередь, в тот момент российское руководство во главе с Б. Ельциным делало им политические уступки, ибо исключительно желало укрепить собственную власть.

Именно поэтому и были предприняты конкретные шаги в сфере национальной политики, которые являлись более чем спорными с точки зрения утверждения в стране демократического порядка. В частности, преобразование автономных областей в республики (Адыгея, Горный Алтай, Карачаево-Черкесия и Хакасия) на территориях, где большинство жителей составляли русские, было сделано чисто по советской модели.

В 1991–1992 гг. наибольшую активность в сфере регулирования взаимоотношений Центра и республик проявлял Верховный Совет, в том числе его Палата национальностей. Это было связано с тем, что в его состав вошло большое число неноменклатурных этнолидеров, а также ряд активистов радикальных националистических движений.

Именно тогда, в апреле 1991 г., был принят закон «О реабилитации репрессированных народов», который хотя и исходил из благородных демократических порывов, но по своей идеологии остался ущербным и конфликтогенным. Закон сочиняли и лоббировали либо малосведущие в этнических и правовых материях люди, либо отчаянные активисты, которые использовали болезненную память народов и воспаляющую риторику для собственного политического утверждения. Закон пытался «примирить прошлое» за счет новых территориальных манипуляций. При этом никак не учитывался социальный статус граждан, который у многих представителей репрессированных народов был не ниже, а в ряде аспектов (жилье, материальный доход, образование) даже выше, чем у других групп местного населения. Закон не учитывал изменившуюся за послевоенные десятилетия демографическую, экономическую и политическую ситуацию на местах, не говоря о реальных возможностях государства в осуществлении провозглашенных компенсаций.