Коллектив авторов - Традиции & авангард. Выпуск № 3

– Не вернул, – медленно-медленно проговорил Евгений Борисович.

В его воображении заколебался бумажный бантик на тонкой веревочке. Вот оно, совсем близко.

– Мышиного такого типа человек… и еще с ним сынишка – серьезный на вид пацан, молчаливый, надутый…

– Сынишка? – поднял бровь участковый. – Три года прошло. Откуда такие детали?

– А, вспомнил, – нахмурился приемщик, не спуская пристального взора со светлых контуров «стекло». – Мальчишку ударило током. Прикинь, держался руками за кабеля и трясся… Я такое только в фильмах раньше видел.

Он коротко заржал, а Евгений Борисович наконец заметил выжженную кляксу над «е», автоматически сдвигающую её на одно место дальше в алфавите.

В тесной раздевалке взрослому смешно, как в домике-аттракционе «Гулливер» – только мебель не большая, а маленькая. Средняя между игрушечной и нормальной: шкафчики по пояс, лавочки ростом не выше сапога. Взрослые, оказавшись здесь, разом скукоживаются, пытаясь втиснуть себя в крошечные пропорции это странного ярко зелено-желтого-розового мирка.

И только дети чувствуют себя здесь уютно.

На крошечных узких дверках грибочки: мухомор, синявка, лисичка, боровичок. На сидушках лавочек – цифры. На подоконнике – прикрученные шурупами цветочные горшки. Фикус кажется огромным – как пальма. Когда стоящий под ним малыш подпрыгивает, чтобы дотянуться до ветки, его подхватывает нянечка и ласковым профессиональным движением отбрасывает в сторону родительницы, стоящей на пороге.

– Пока, Ванечка, до завтра, – ласково поет она ему в спину, но для Ванечки перестала существовать уже и она, и пальма, и шкафчик с боровичком.

– До свидания, Маргарита Петровна, – шелестит вместо Ванечки высокая рослая блондинка в лыжном костюме и забирает сына за дверь.

На лавке под рыжей дверцей осталась только девочка, нахохлившаяся в коричневой шали, как январский воробей. Мама опаздывала – как обычно по пятницам. Маргарита Петровна, рассовавшая остальные кульки по рукам, теперь возвышалась где-то сверху и слева темной мрачной птицей, нервно поглядывая на большие ромашковые часы. Короткая черная стрелка угрожающе сдвинулась левее на градус. Короткие черные брови Маргариты Петровны угрожающе сдвинулись ближе друг к другу.

Входная дверь подалась внутрь не быстро и виновато. С таким шелестом в полной, звенящей тишине открывается обычно дверь во время контрольной по математике, чтобы запустить внутрь опоздавшего ученика. Вместо опоздавшего ученика внутри сначала оказалась кудрявая барашковая шапка на темноволосой голове, а потом – все тело в черной блестящей шубке.

– Здравствуйте, – проговорила вошедшая извиняющимся тоном. – Я за…

– Заходите, – проговорила нянечка, и ее брови сомкнулись в одно сплошное нарисованное тире. – Вы опоздали.

– Вечерняя смена, – откликается мать. В этом лилипутьем царстве она – виноватая морозная тень. – Пришлось задержаться.

Девочка хмурится от знакомой фразы. Вечерняя смена. Сквозь испарения тающего на шубе снега она чувствует знакомый и сложный запах. Мамины духи, не мамины духи, сигаретный дым, хотя дома мама не курит. Приторный и спиртовый запах того, что наливают обычно в бутылки с высоким горлышком. Девочка на лавочке дернулась вперед – но ласковым, профессиональным движением Маргарита Петровна придвинула её локтем к шкафу.

– Может быть, сначала расскажем, что сегодня произошло? – спросила она ласково настолько, что из уголков её губ брызнула крошечная розовая слюна.

Девочка всхлипнула, открыла дверцу с лисичкой, вытащила наружу полусмятый листочек, протянула матери. На белом фоне плясала выведенная синим фломастером фигура с круглой головой. В правой руке фигура сжимала палочку. Красную палочку. Красный и синий. Маргарита Петровна торжествующе молчала, и по её лицу гостья поняла, что должна обо всем догадаться сама.

– Кто это, милая?

– Папа, – ответила она исподлобья.

Маргарита Петровна заложила точеные, покрытые темным пушком руки друг за друга, важно кивнула, но продолжала молчать.

– Ну… А почему у него лица нет? – аккуратно спросила мама, разглядывая синий пустой круг на тонкой короткой шее.

– Мама, это кафа-а-а-андр, – тянет девочка, – а это шлем у него.

– Зачем папе шлем?

– Потому что он космонавт! Ты же сама сказала!

Мама, приоткрывшая было рот, сейчас же плотно сомкнула фиолетовые губы.

– А что тогда… за палочка у него в руке?