Уже фашисты были в Химках,
Казалось, что Москва падёт…
Но снова в хронике и снимках
Внезапный этот поворот!
Бойцы из корпуса Доватора
Смертельный развязали бой.
В снегу взрывались детонаторы,
Панфиловцы кричали: «Стой!
Не пропущу, фашист проклятый,
Испепелю тебя, сожгу…»
И ополченцы шли с Арбата
Навстречу грозному врагу.
Не торопил событий Жуков.
Бойцы ощерились, как львы.
Победа зарождалась в муках,
На всех путях зияли рвы.
Разгром нацистов под Москвою
Фашизма означал закат.
О, внук, склонись перед героем,
Ведь заслонил тебя солдат!
Отца ужалила война
(триптих)
Отец мой помнил этот бой,
И как не помнить в жизни нашей,
Он мстил неистовой пальбой
И был для гитлеровцев страшен,
Разил врага и день, и ночь,
Пехоте пробивал дорогу.
Он взводным был, все страхи прочь
И, не надеясь на подмогу,
Кричал: «Огонь!» – и падал враг.
Опять: «Огонь!» – и вновь – победа.
И был совсем подавлен страх…
Как будто стал ему неведом.
Отец мой был богатырём,
Каким-то страшным исполином.
Кругом стрельба, снарядов гром.
Он, как военная машина,
Стал возбудителем огня, —
Три ночи бился и три дня!
И победил, отхлынул враг.
Он удержал победы стяг!.
С большим трудом был отвоёван дом.
Под ним подвала два, как будто залы.
И ночь пришла израненным зверьком,
А ночевать – начальство приказало.
Спокойнее ночлега не найти,
Должны подвалы эти подойти.
В одном из них – бойцы отца и он,
В соседнем – чей-то автобатальон
И экипаж израненного танка.
Их посетила подлая «болванка»
И все погибли – это был не сон.
И во вторую роковую ночь
Там ночевали только смельчаки,
Что головой своей рискнуть не прочь,
И думали, наверно, чудаки:
Снаряд, мол, избежит повторной встречи,
Ведь это математику калечит.
Но прилетел он всё-таки опять,
Наверно, немец бил прямой наводкой,
В то самое окно, донельзя чётко,
И вновь пришлось ребятам умирать.
И в третью ночь фашист принёс его, —
Но не было в подвале никого.
У Геббельского бункера уже,
А пули разжужжались до предела.
Ох, не споткнуться бы на вираже
И уцелеть – желанней нету дела.
В одном из залов, вроде – никого,
А вот, в другом,
Он вдруг услышал: «Алик!»
Отец немедля на пол,
Волшебство,
Что вовремя по имени назвали.
Над головою пули пронеслись,
Противный визг услышал, жив ей Богу.
Товарищ по войне отцу спас жизнь,
Бойцу, к несчастью, прострелили ногу.
Промчалось только нескольких секунд, —
Теперь фашист сражён отцовской пулей.
Незабываем на своём веку
Спасенья крик…
Вот смерть и обманули…
Ушедшим однополчанам и командирам
Ох, этот глупый май,
чтоб драли его черти!
Подходит он, и ты
невольно вспоминай:
кто в мае вступит в брак,
промается до смерти —
народная молва.
Что делать – месяц май.
Ах, этот гордый май!
Пройдя в строю едином
с портретами бойцов,
по полной наливай.
Чтоб не забыть Хатынь,
«катюши» под Берлином,
блокадный Ленинград.
Таков он – месяц май.
Ух, этот гулкий май!
В казачьем батальоне
делились пополам
и «прима», и сухпай.
Короткий бой, наряд,
НП на терриконе,
ночные трассера…
Всё это – месяц май.
Эх, этот горький май,
от слёз мужских кипящий!
Мы здесь пока, а те
шагнули через край.
Кто в мае с честью пал,
бессмертие обрящет —
окопная молва.
Воздай им, месяц май!
Здесь я вспоминаю пехоту.
Отчизны суровой сыны,
Вы делали смело погоду
На картах последней войны.
Вы живы! Далёкое – близко
И память живая светла.
На страже стоят обелиски,
В них нету ни злобы, ни зла.
Покой, тишина среди сосен. .
Преддверием чёрных полос
Угрозы, что ветер доносит
Как новое время для слёз.
Читать дальше