Магдлена Тихомирова - Лауреаты Лондонской литературной премии. Альманах-приложение к журналу «Российский колокол» (2015–2019). Выпуск 1

Играя в стакане, луч солнца искрится,
Пронзая прозрачную душу воды,
Собой освещая капель вереницу –
На стенках блестящих потеков следы.

Недавно потоком воды оживленным
Ты билась о стены ржавеющих труб,
Стремясь оказаться в стакане граненом,
А после пролиться меж жаждущих губ.

Тебе между скал бы гранитных разлиться
И течь шумной речкой, стекающей с гор,
Пока не удастся в морях раствориться
Водой изумрудной, ласкающей взор.

А где-то в бескрайней песчаной пустыне,
Где с важностью бродит двугорбый верблюд,
Под солнцем палящим воды нет в помине,
Ее там молящим из фляг выдают.

Пустынный мираж, как зловещий обманщик,
Меж дюн и барханов моря разольет.
Из фляги дрожащей рукой караванщик
Последнюю каплю на губы прольет.

Ах, если б какой-нибудь жаждущий странник
Стакан, что стоит предо мной, увидал…
Я думаю, знойной пустыни посланник
За воду не думая душу б отдал.

Сидя на песчаном брегу океана,
Взирая на шумный лазурный прибой,
Где рядом в стакане вода из-под крана
И связь человека с бескрайней водой,

И тут я задумался как бы невольно
И о воде, рассуждая игриво:
Неужто наша природа довольна?
Ко всем ли с водой она справедлива?

В природе, как в жизни, нет кровного братства:
Одни небеса с давних пор и поныне,
Но одним нищета, а другим все богатства:
Нам – моря и леса, им – пески и пустыни.

Лежит на мостовой гранит –
Простой булыжник из базальта.
Как предок нашего асфальта,
Здесь двести с лишним лет лежит.

Его никто не замечает,
А он ведь очень много знает.
Он много знает, но молчит…
За время, что тут пробежало,
Успел он повидать немало.
Какие тайны он хранит?

А сколько выдержал он груза?
Кому пришлось его топтать?
Уж он-то смог бы рассказать
Нам о вторжении француза:
Как удалось его изгнать?

Он помнит царскую эпоху –
Нельзя сказать, что жили плохо:
В то время ездили телеги,
Ходили барышни в корсетах…

Возможно, был здесь и Онегин,
А может, Пушкина карета
По этой гулкой мостовой
Возила русского поэта,
Когда писал роман он свой.

Быть может, он служил когда-то
Оружием для пролетариата?
Рабочий, жизнью обозленный,
Кто был до сей поры покорный,
Кидал булыжники в солдата.

Булыжник помнит, как отряды
Шли на войну и на парады.
Он был свидетелем Победы,
Что отстояли наши деды!

Видал он бедных, видел знать,
Но в том нельзя его винить,
Что камень мог бы рассказать,
Но не умеет говорить.

Менялась власть, менялся строй,
Союз Советский уж распался…
А он на гулкой мостовой,
Как тут лежал, так и остался.

Кто знает, сколько пролежит
Простой булыжник из базальта?
Он крепче всякого асфальта,
Пусть двести лет еще лежит!

Заточив себя в неволе
Всей судьбе наперекор,
Вырос прямо на заборе,
Словно в клетке, помидор.

Помидор лишь фрукт, не боле…
К людям затаивши месть,
Предпочел не жить на воле,
А с рожденья в клетку сесть.

Выросший среди малины,
Он внедрился в инвентарь.
Помидор – не Чиполлино,
Но с рождения бунтарь!

Быть он съеденным боится?
Или вызов бросил нам:
– Мной хотите поживиться?
Режьте сетку пополам!

Он решил нам не сдаваться,
Уготовив эту месть.
Это ж надо догадаться,
Что его хотим мы съесть!

Когда играла дочь на пианино,
Сын с восхищением на нее глядел.
Пока не заявил он нам невинно,
Что так же научиться бы хотел.

Теперь и он разучивает гаммы
И не спеша наигрывает ноты.
И нету большей радости для мамы,
Как видеть результат его работы.

Купили им второе пианино,
Стараясь лишних споров избежать:
Одно для дочки и одно для сына,
Чтоб Ричард с Эмили могли на них играть.

Настанет день, когда без страха
Застенчивый и скромный паренек
Сыграет Шостаковича и Баха
И я скажу: «Горжусь тобой, сынок!»