Э. Дубровский: КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 1963-64

— Педагогическая академия сработала, — грустно сказал Тойво.

Он включил перемотку магнитофона, и визгливые, оборванные звуки наполнили террасу. У Геракла зашевелились пальцы. Руки начали медленно сгибаться и разгибаться.

— Ты хочешь слушать это? — быстро спросил Лалаянц.

Геракл молчал и был опять неподвижен. Все переглянулись.

Срочно записали в механической мастерской самый резкий звук, какой смогли получить, — визг фрезы, неплотно прижатой к тонкому стальному листу. На террасе пустили запись через усилитель. Звук вибрировал; казалось, сам воздух уплотнился и бьется, прогибается, натянутый до предела, готовый со звонким треском разорваться на упругие звенящие куски. Геракл быстро зашевелил пальцами и двинулся вдоль стен террасы, словно поплыл над полом, плавно убыстряя движение. Он прошел вдоль всех окон и скользнул в открытую дверь на поляну, огороженную редкими высокими елями.

— Камеру! — опомнился Лалаянц.

Савченко сбегал за киноаппаратом, а Геракл в это время уже танцевал на поляне. Над густой травой все быстрей и быстрей летал розоватый шар с намалеванной на нем ухмыляющейся рожей. Синеватые суставчатые конечности невообразимо изящно двигались вокруг шара, проносили его над неровностями и камнями легко и идеально ровно, словно шар летел в мощной струе воздуха. Над поляной бился визгливый звук, он разносился по ущелью, достигая озера, и отдавался назад от дальнего отвесного его берега.

Лалаянц, побледнев, следил за Гераклом сузившимися глазами.

Звук оборвался, и тишина наступила внезапно, как взрыв. Геракл взвился над поляной, раскинув руки. Мелькнули ноги, напряженно вытянутые, как в прыжке у волейбольной сетки. Шар упал в траву, ноги спружинили, бросили его в сторону, и Геракл с низким глухим воем понесся к краю поляны, к красноватой испещренной лишайниками глыбе. Прежде чем бросившийся к столу Лалаянц успел схватить красную коробочку и нажать клавиш, Геракл, цепляясь срывающимися конечностями, уже лез на скалу. С треском сломался куст барбариса, и Гервкл, сверкнув безумной улыбкой, упал на камни.

— Почему это на свете существуют вечера? — спросил Тойво.

Он сидел в низком кресле, вытянув длинные ноги чуть не на середину холла.

— Завтра утром я уеду… — сказал Суровцев и отложил газету. — Ногу Гераклу ремонтировать еще долго.

— Вячик ночи напролет сидеть будет, пока не починит, — сказал Тойво.

Лалаянц пожал плечами, показывая, что уж он-то Суровцева задерживать не собирается.

— Ну чего ты, «папа», расстраиваешься? — спросил Тойво. — Подумаешь, малость покалечился! Перекинем пару белковых молекул…

— Прежде чем я уеду, — сказал Суровцев и встал, — я хочу рассказать вам кое-что о последних работах у нас в институте. Мы пока еще ничего не публиковали…

— Да? Интересно, — бесцветным голосом сказал Лалаянц. Суровцев подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу, сказал не оборачиваясь:

— Попытки моделировать целостный живой организм обречены на неудачу. Если хотите, выслушайте почему.

— Ну?

Суровцев вернулся к своему креслу и присел на подлокотник.

— Давно уже в разной форме высказывались предположения, что высшему этапу развития материи соответствует особая форма ее, особый вид энергии, какие-то неизвестные силы, излучения и тому подобное. Упиралось все дело в то, что никакими приборами обнаружить эту энергию, эти излучения не удавалось. Мы начали исходить из мысли, что энергия живого может обнаруживаться, улавливаться только живым же. Не буду сейчас подробно рассказывать. Скажу только, что нам удалось создать своего рода живой аппарат, знаете ли, живую клетку, улавливающую и регистрирующую «лучи жизни», если говорить языком фантастов. То есть впервые было экспериментально показано наличие чего-то такого, прежде неуловимого. Дальше — больше, ниточка была у нас а руках.

Теперь можно считать доказанным, что существует особое поле, как ядерное, как гравитационное, но более высокоорганизованное. Мы назвали его биополем. Дело представляется так, что уже простейшие единицы живого — две молекулы ДНК — обладают таким полем. Тут еще не все ясно… Поле очень своеобразное: оно как бы вмещает, аккумулирует информацию. Чем больше информации получило поле из среды, тем оно совершенней. Процесс накопления информации, совершенствование поля — и есть развитие.

Не знаю, как вам, мне стало в первый момент страшновато, когда я вдруг увидел, что такие гигантские загадки, как развитие, эволюция, жизнь, сводятся к вполне осязаемой, количественно измеримой, простой, по сути дела, субстанции.