Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №10/2021

К утру стало ясно, что нужно ехать на кладбище – ведь я помню свое лицо, маму, брата. За день смогу все обойти, кто-то да найдется. Сбрызнуть лицо водой, надеть кроссы, взять воду с собой – август, прощальный вздох лета. Та же табличка, та же деревня. Страшная деревня, «бес» не приставка, а второй корень. Кладбище на холме, на окраине, деревянный, в бирюзу крашенный, забор. Калитка закрывается на шпингалет.

Рысью рыскаю, вою волком. Заросло, но почти ухоженно. У самой ограды могилы с одинаковыми табличками без фото, судя по датам – старые старики из престарелого дома. Залихватский дядюшка – ясен-красен, спился. Добрая бабушка и еще одна добрая бабушка – разница в возрасте лет двадцать, наверное, мама с дочкой. Мальчик лет четырнадцати, уж этого не корова, кобыла, может. Маленькая девочка без фото, сколько, год? Нет, не я. Вперед и вперед, сквозь косточки, памятники, пение птиц.

Деревьев вокруг дуром, трава пожелтела, сверху чуть сыпет желтыми листьями. Слышно, как сыпет, слышно, как лист под ногою хрустит. Памятники – металл и камень, кресты – дерево. Расти, чтобы стать чьим-то крестом, – почти человеческая судьба. Не такое уж оно и маленькое, это кладбище. По главной аллее минуты за три пройдешь, но если идти вглубь и смотреть на каждого, не хватит и три дня. Я хожу уже несколько часов, но все еще ничего не нашел. Шугнулся, когда зашевелилось, – венок на свежей могиле зашевелился, а я встал, как по горло закопанный. То ящерица, ящерица. Зеленый дракончик.

Два дня сухих библиотечных поисков. Каталог в вашей библиотеке никакой, даже алфавита нет. Вместо книжек – одни корешки. Но я двигаюсь дальше и дальше, заведенный моторчик, поезд по шпалам. К третьему дню есть подозреваемые – двухлетка и бабушка, по годам, мама. Ребенок без фото, мать уже в возрасте – ничего непонятно. Смущают даты, девочка лет на пять меня младше, ну, я так думаю. На чувство не полагаюсь, нет никакого чувства. Отрубило, отрезало.

В конце главной аллеи высокая береза. Их тут почти не водится, я видел только парочку мелких. Чуть левее движение, ящерица? Нет, спина. Наспех стряпаю ложь, полуправду – отсюда мой отец, фамилия пусть будет Иванов, ищу вот, не знаете, что да как? Подхожу ближе, старик, лет восемьдесят, не младше. Он не глядит на меня, глядит на памятник. На табличке фото из серванта. Я знаю, мой отец – он.

Девочке дурно на похоронах. Она пошатывается, прикрывает тяжелые веки. Борясь с дурнотой, открывает синие глаза снова, сама уже синяя, под черным своим тяжелым платком. Если упадет – затопчут, так что падать нельзя. Разрезал туловищем толпу, движение, отработанное в стычках с люберами. Легко толкнул плечом детину в кожанке – на усах и ниже по бороде пляшут россыпи слез.

– Не на концерте же. – Он пытается ворчать, но все равно всхлипывает.

Сделал несколько шагов, взял девочку под руку, буркнул ей в ухо по возможности ласково:

– Тебе, кажется, плохо. Давай отойдем, сядешь.

Девочка слабо кивнула и, переставляя непослушные ноги, оперевшись на меня всем весом, двинулась со мной. Я вывел ее из толпы и усадил на скамью у могилы какого-то старика. Девочка очень хотела держать глаза открытыми, но они закрывались. Я выудил из-за пазухи початую бутылку водки. Открутил пробку и сунул ей под нос. Девочка дернула головой и сфокусировала взгляд на мне.

– Ты кто?

– Позор семьи, конечно. Пить будешь?

Она помотала головой, но бутылку взяла. Глотнула, поморщилась.

– На вот, занюхай.

Протянул ей ветку сирени, по-хозяйски сорванную с могильного куста.

– Жаль, не цветет еще, недельку бы подождать.

– Чтоб она еще недельку там одна, в реке?

Протяжный, долгий вой покатился по кладбищу. Засыпают, значит. Пока, покойница.

– В феврале вот только на концерт в Иркутск мотался. Третья полка в плацкарте, еле ноги потом разогнул.

Осекся, впрочем. Какой плацкарт, какие ноги.

Здесь и сейчас рок-н-ролл косит своих солдат.

– Я вот подумал. Ее же в Ине нашли, верно? А сама она Яна. Это же почти инь-ян.

– Человек умер, и какой. А ты стишки глупые городишь.

Помолчали. Мимо прошли ребята, один окликнул, есть ли выпить. Я помотал головой. Девочка глядит на меня – ну, мол, и крыса.

– А тебе вот платок идет.

– Да то мать на две банки консервов сменяла. «Как ты на похоронах без платка, не порядок» – ей главное, чтобы порядок был.

– А тебе что главное?

Задумалась, посмотрела на меня внимательно. Кто знает, может, у старика, у которого мы присели, тоже когда-то были синие глаза.