Прошло двадцать минут.
Капитан ходит по мостику, нервничает, смотрит в бинокль на огибающую бухту дорогу. Команда давно уже заняла свои места, отданы все концы, кроме кормового. С флагмана в радиотелефон один и тот же голос беспокойно и громко опрашивает:
— «Готский», «Готский», я «Москва», что вас держит? Что держит? Прием.
Капитан продолжает смотреть на берег. Теперь нервничает старпом.
Весь караван, кроме «Готского», уже выходит из бухты.
— ...что держит? — не унимается голос.
— Якорь держит! — посмотрев на капитана, резко говорит старпом и, повесив микрофон, уходит в штурманскую...
— При-е-хал!
Того, кто приехал, ждет всё судно.
Матрос Жуков, хлопнув дверцей грузовика, на ходу кивнул шоферу и взбежал по трапу. Издали, худой и длинный, он был похож на мима, а в его манере двигаться были изящество и выразительность.
— На баке, вира якоря, — понеслось из палубных динамиков.
— На корме, отдать последний...
Увеличивающееся расстояние между судном и берегом постепенно сужает дорогу, опоясывающую бухту, уменьшает до размеров игрушечных залы
ленные машины, серые дома, разноцветные портальные краны: желтые, красные, ярко-зеленые. Горы, которые защищают бухту от ветров, — в синей дымке, а над их вершинами плывут тяжелые облака. И едва мы вышли из-под прикрытия гор, как ветер рванул эти серые облака и швырнул в наши свежевыбритые лица мелкие холодные капли. Все судно вмиг покрылось этой легкой моросью.
Приближается Арктика. Что-то ждет впереди? Многие впервые идут на Север. Во льдах все может случиться. И как говорит боцман: «Надо быть на стреме». В прошлом году караван судов пробился к Певеку, но пролив Лонга обложило таким льдом, что возвращаться во Владивосток пришлось кружным путем: через северные моря, Атлантику, экваториальные воды, Индийский океан. «Так что все, ребята, работаем», — говорит боцман.
Я спустился с мостика по внутреннему тралу и пошел в столовую — взглянуть на новое расписание. В столовой две буфетчицы и пятеро матросов во главе с судовым врачом Таней занимаются изготовлением пельменей.
— А почему этим занимаетесь вы? — спросил я.
— Потому, — получил я ответ, — потому что накормить всех пельменями — это значит, для каждого надо слепить не менее пятнадцати штук. Нас — шестьдесят человек. Всего девятьсот. И вот Мы, — говоривший, молодой матрос, взглянул на Таню, — мы пришли помочь.
В открытой двери появился Жуков, почему-то остриженный наголо. Он саркастически улыбнулся и пропел:
А что касается меня,
То я опять гляжу на вас,
А вы глядите на него,
А он глядит в пространство.
И исчез.
Неловкая пауза. Все сосредоточенно сворачивают пельмени.
— Веселится Жуков. Ну ничего, всыпят ему — поскучнеет, — сказал кто-то. Помолчали. И тут из динамика голос:
— Матросу Жукову подняться в рубку. Повторяю: матросу Жукову подняться в рубку.
Дверь рубки открывается, и, широко улыбаясь, входит Жуков; от сильного порыва ветра дверь резко захлопывается. Жуков, поймав взгляд капитана, застыл на месте, вытянул руки по швам, потом вдруг покраснел, в голубых глазах — растерянность.
Старпом вопросительно смотрит на капитана. Жуков здесь, можно и поговорить. Но капитан даже не взглянул в его сторону. Стрелки часов в рубке показывали 20.00, Жуков подошел к рулевому и, посмотрев на капитана, спросил:
— Разрешите сменить? Капитан молча кивнул.
— Курс норд, — сказал рулевой.
— Курс норд принял, — сказал Жуков и встал за штурвал. Старпом еще раз посмотрел на капитана, удивленно пожал плечами и вышел.
Впереди виден грязный горизонт и больше ничего. Нос корабля плавно опускается на волне и так же плавно и медленно возвращается в прежнее положение.
Насколько я стал угадывать метеорологическую обстановку, не знаю, но мне показалось, что капитана сейчас тревожит многое: появление льда, рваные облака и солнце, которое медленно опускается в тучу. Прямо по носу, на льдине, показалась нерпа; увидев нас, она вытянула ласты, посмотрела, затем соскользнула в трещину.
В рубку поспешно вошел второй механик. Он казался мне самым тихим человеком на судне. Бледное лицо с тонкой кожей, черные спадающие на лоб волосы.
— Аполлон Янович, — обратился к главмеху, — с третьим дизелем что-то.
Вместе с главмехом они ушли. Через некоторое время главмех вернулся:
— Владимир Антонович, надо будет остановить третий дизель.
— Это долго?
— Часа два-три. А потом смоле часов семь-восемь сохнуть.
Читать дальше
