Джесайа медленно поднял руки.
— Значит, ты, образина, все-таки понимаешь по-английски, когда тебя начинает припекать, — захохотал незнакомец. — Может быть, ты объяснишь мне, почему шляешься по лесу?
Мысль Джесайа лихорадочно искала выход. Он понимал, что белый явно наслаждается ситуацией, ждет, что Джесайа бросится на колени, будет плакать и умолять пощадить его. Но нет, он, Джесайа из племени каранги, не доставит этому человеку такого удовольствия.
— Молчишь, образина? Тогда я расскажу, что тебя ожидает. Может быть, тогда ты будешь покладистее. Там, в Мозамбике, есть хорошее правило: «Негр в лесу встречен — негр мертв». Так вот, сначала я прострелю тебе правую руку, затем левую. Потом продырявлю твои поганые ноги. А если и это не поможет, то размозжу твою дурацкую башку прикладом. Ясно?
Джесайа не старался понять, что говорил белый. Он и так знал, что тот убьет его. Поэтому нужно попутаться перехитрить этого человека. Иначе кто же предупредит бойцов свободы об облаве? Пожалуй, есть единственный выход: следить за его пальцем на спусковом крючке и, как только он начнет давить им на крючок, отпрыгнуть в сторону и метнуть в него пангу.
— Даю тебе пять минут сроку, если ты знаешь, что такое минута, — продолжал издеваться Уолш.
Захваченный волнующей игрой, так напоминавшей веселые денечки в Катанге, он не услышал едва уловимого шелеста у себя за спиной. Зато Джесайа заметил, как чуть колыхнулась листва на толстой ветви дерева футах в шести позади белого, хотя воздух был неподвижен. Последовал тихий скребущийся звук острых когтей по коре. Джесайа облизал внезапно пересохшие губы. Сейчас белый обернется, на какое-то время выпустив его из поля зрения, и тогда нужно бросаться в кусты.
Но Рой Уолш не обернулся. Ведь он не рос в саванне и не привык обращать внимания на всякие там шелесты и шорохи. Мысленно он прикидывал, как подольше растянуть удовольствие, чтобы этот ублюдок-террорист — а в этом не могло быть сомнений — слишком быстро не отдал душу своему дурацкому черному богу. В конце концов Уолш решил постараться попасть сначала в кисть, а затем в предплечье правой руки. Он даже было хмыкнул, предвкушая, как завертится и завопит этот черномазый, но смех застрял в горле: что-то огромное и тяжелое обрушилось ему на спину. Он еще попытался закричать, чувствуя, как в плечи и бедра вонзаются острые гвозди, но колкие травинки и сухая земля почему-то забили ему рот. В следующее мгновение безжалостные клыки сомкнулись у него на шее.
Когда метнувшийся с ветки леопард обрушился на белого и его винтовка от удара полетела в сторону, Джесайа в нечеловеческом прыжке успел подхватить ее прежде чем она коснулась земли. В следующую секунду он прицелился в пятнистую кошку, злобно рычавшую на спине своей мертвой, поверженной жертвы. Он уже хотел спустить курок, но внезапный порыв удержал его: зверь был стар и, судя по худобе, чуть не умирал от голода. Теперь, заполучив добычу, леопард явно не собирался нападать на Джесайа.
— Что ж, пожалуй, ты прав, старик, — пробормотал юноша, опуская винтовку и пятясь к кустам. — Ведь он охотился на тебя, у вас был честный поединок, ты выиграл его.
Рой Уолш вырос не в саванне, охотился только на людей и не знал, что преследуемый леопард всегда старается оказаться позади охотника.
Мапиза умолк. Повернувшись к окну, он задумчиво смотрел на белевшую за деревьями чашу Лужников.
— Скажите, а что стало потом с Джесайа? — спросил я.
— Когда он вернулся в деревню, то, как и его родственник Квача, тоже взял себе второе имя. Для бойцов свободы. Мюкайи. На чишоня это значит «пробудись».
Д. Лихарев
Встретились на вокзале у билетных касс.
— Как тебе сообщили? — спросил Заборщиков.
Анфертьев, не вынимая изо рта «Беломор», улыбнулся. На ней было длинное ратиновое пальто, отчего он казался еще выше, и черная кожаная шапка, отделанная серым каракулей. Рядом стоял большой чемодан в парусиновом чехле.
— Да я только собрался сыграть с соседом партию в шахматы — вошел милиционер. Принес записку. — Анфертьев протянул листок Заборщикову. В записке сказано: «...В двадцать два часа вы должны быть на Варшавском вокзале для выезда в Таллин (тонет судно)». Георгий Анфертьев, корабельный инженер и специалист по спасательным работам, ждал от Заборщикова подробностей. Но Михаил Никитич ничего не сказал. Его глубоко посаженные глаза под светлыми бровями были серьезны, словно он уже был там, на месте аварии. Рядом с улыбающимся Анфертьевым он выглядел человеком замкнутым, суровым; крепкое лицо его хранило отпечаток нелегкой профессии водолаза. Казалось, что в шерстяной куртке с капюшоном и в ондатровой шапке он чувствовал себя неуютно.
Читать дальше
