— Не знаю, — говорит он, — повезет ли мне еще раз так, как это было при раскопках этой башни. Начиная их, готовясь перелопатить сотни кубометров грунта, мы шли на риск, но благодаря необыкновенному археологическому чутью и научному обоснованию Станислава Францевича все вышло как нельзя лучше. Бесценны археологические сокровища, вынутые из башни. Расписные надгробия и архитектурные детали — высокие образцы древнегреческого искусства — составляют ныне гордость музея, некоторые же выставлены в античных залах Эрмитажа. Они дают огромный материал для изучения истории Херсонеса, вносят новые подробности в историю войн со скифами. Использование надгробных памятников для укрепления оборонительных сооружений города наглядно показывает силу скифов, вынудивших греков принять экстренные меры для своей защиты. Особенно интересна наша завершающая находка — портрет юноши. Он не может быть сопоставлен ни с расписными пагасскими стелами, ни с росписями из Казанлыкского склепа, ни с более поздними росписями склепов Боспора. Несоизмеримо мастерство художников, создавших эти произведения искусства. Ближайшие аналогии нашего фрагмента — копии картин греческих мастеров IV—III веков до нашей эры на фресках Помпеи и Геркуланума. Мы склонны датировать памятник второй половиной IV века до нашей эры. Это пока единственный образец живописи того времени.
...«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими...»
И словно трагическим втором присяги звучат строки эпитафии херсонесца Ксанфа, погибшего на поле брани:
Ксанф, сын Лагорина, прощай.
Странник, скрываю собою
я Ксанфа, который
был утешеньем отца,
родины юной красой,
сведущим в таинстве Муз,
безупречным средь сонма сограждан,
чтимый средь юношей всех,
светлой звездой красоты.
В битве за родину был он
завистливым сгублен Ареем,
сирым родителям слез
горький оставивши дар.
О, если больше Плутону, чем вам,
достаются на радость
дети, зачем вы в родах
мучитесь, жены, тогда?
Перевод стихотворения К. М. Колобовой.
Юрий Пересунько, наш спец. корр.
Взирать с неба на землю, пожалуй, не менее занимательно, чем с земли на небо. Но если снизу вверх смотрят обычно, чтобы предугадать перемену погоды или полюбоваться звездами (мы не имеем в виду профессиональных астрономов), то даже беглый взгляд сверху дает зрителю обильные сведения о многообразии трудов человеческих на планете.
Правда, едва самолет взмывает в небо и пассажир приникает к иллюминаторам, желая разглядеть, что творится внизу, — узнать родной город, или же знакомые поля, или горы, — чаще всего поле видимости затягивается невесть откуда взявшейся облачной пеленой.
Уберем сверкающие кучевые монбланы, мокрую вату серой слоистой облачности, и мы увидим под собой мир, испещренный Знаками Человека — человека пашущего, сеющего, строящего, добывающего полезные ископаемые, возводящего плотины...
Знаки эти, порой ясные, как чертеж, порой таинственные, как иероглифы, уносятся за горизонт, едва отметит их скользящая тень самолета.
Водную пустоту лагуны, лежащей близ тихоокеанского побережья в мексиканском штате Наярит, разбивает почти ровное кольцо, пересеченное двумя парами перпендикулярных прямых. И мало кто может догадаться, что «перечеркнутое кольцо» — это город Мескальтитлан, возведенный еще ацтеками. Древние строители отвоевали у лагуны жизненное пространство, обозначив его кольцевой границей насыпи, а четыре главные магистрали ориентировали по странам света: у ацтеков — как у майя и инков — астрономические познания в большой степени определяли уклад жизни. Зодчие давно исчезли, а геометрический город в лагуне по-прежнему стоит незыблемо.
На Гавайях, обозреваемых с высоты, взору предстает... колоссальных размеров зеленый лист. Прожилки, как и должно быть, складываются в рисунок, присущий только представителям царства флоры. Однако это мелиоративная система, рассекающая обыкновенную ананасовую плантацию.
Если же взглянуть на залив Аго, омывающий южную часть японского острова Хонсю, на ровной его поверхности можно заметить множество огромных прямоугольников. Феномен получит объяснение, если, расставшись с самолетом, подплыть к нему на лодке. Мы увидим... всего лишь плантацию, где разводят неподвижных и весьма капризных животных под названием «жемчужницы». Можно сказать «плантация», можно — «ракушечная ферма», можно — «завод по производству жемчуга», смысл не изменится. Идея разумная: зачем, собственно, нырять, подвергая жизнь опасности, на глубину в поисках заветных раковин, когда проще высадить эти раковины на плавучие бамбуковые плетенки и затем ждать, пока внесенное в мантию инородное тело не обрастет полноценным перламутром. А сверху будто плетеные циновки устилают гладь моря...
Читать дальше
