Он взял стержень в левую руку, нож — в правую и, прижав большим пальцем левой руки лезвие ножа к заготовке, стал вращать стержень по солнцу. Вскоре у него на ладони лежала пуговица.
— Вот и все.
Видя мое восхищение его нехитрой поделкой, мастер раздобрился.
— Вот посмотри, это по-саамски «нескемь», скобель для обработки шкур, еще дед делал, видишь — резной. А я «тохп» делаю — ножны из оленьего рога. Эта игольница вышита бисером, старинная. А вот это все, — и он показал снаряжение пастуха-оленевода: пимы, малицу, — работа жены. Она у меня мастерица, обшивает и меня и других, работает в мастерской по пошиву меховых изделий. Ведь из молодых сейчас мало кто может. Да и сам я не много что умею. Вот Коньков, он теперь на станции Пулозеро обосновался, тот все умеет. Ты к нему съезди.
Расстались мы с Василием Николаевичем друзьями.
Многими находками порадовало меня Ловозеро. Удалось найти несколько грабилок, которые различались по форме и рисунку резьбы. Одни были сделаны более полвека назад, другие — сравнительно недавно. Саамы превратили этот простой инструмент в настоящее произведение искусства. Почти на всех грабилках начиная с 30-х годов стояли инициалы мастера и год изготовления.
Посчастливилось мне обнаружить и прялку, причем складную. Своей конструкцией она сильно отличалась от виденных мной ранее. Резьба на ней ни в чем не уступала резьбе на грабилках, а в отдельных местах была даже сложнее и интереснее. Хотя общее в рисунке, безусловно, чувствовалось...
Надо ли говорить, что после моего возвращения из Ловозера занятия в кружке пошли по-другому.
Шло время...
Однажды летний отпуск привел меня на железнодорожный полустанок Пул-озеро. В то время я уже работал в Мурманском педагогическом институте.
Окраины Пулозера напомнили мне окраины Мончегорска. Несколько десятков домиков, разбросанных в живописном лесу. По обочинам узеньких тропинок кустятся заросли брусники, черники, голубики...
Мое внимание привлек дом, одиноко стоявший у дороги.
— Кто живет там? — спросил я первого встречного.
— Коньков, — услышал в ответ. Я обрадовался: именно об этом мастере говорил мне Голых из Аовозера.
Кнопки звонка не было. Вместо нее висел конец веревки. Я потянул за него, и в глубине дома раздался перезвон. Дверь открыл пожилой саам. Это и был Василий Прокофьевич Коньков.
Я сказал, что интересуюсь народным творчеством саамов и хотел бы познакомиться с его работами. Он молча кивнул и пригласил в дом. Идя по коридору, я заметил, что веревка звонка тянется к оленьим рогам с подвешенным на них колокольчиком. Такие колокольчики оленеводы вешали на шею оленям, чтобы легче было их искать.
— Вы делали?
Коньков еще раз молча кивнул.
В комнате было много поделок из рога. В основном это были изделия последних лет.
Разговор наш начинался нелегко, но постепенно хозяин оживился. Принес типичный саамский нож, о котором мне раньше приходилось только слышать. За века ничего в нем не изменилось: узкое лезвие, шириной не более сантиметра, символическое изображение цветка на торце рукоятки, выполненной из корня, знакомый рисунок орнамента на ножнах, сделанных из оленьего рога и обтянутых кожей. Да, орнамент был знаком. Но техника его исполнения... До сих пор я не видел у саамов тиснения на коже.
Коньков наблюдал за моей реакцией с явным интересом. Потом рассмеялся:
— Давайте покажу, как это делается.
По его просьбе жена принесла кусок сыромятной кожи, намочив его предварительно в воде. Василий Прокофьевич тем временем обстрогал небольшую палочку, придав ее концу четырехугольную форму. Затем положил перед собой кожу и быстрым движением сделал на ней отпечаток, затем еще и еще.
— Вот и все.
Когда кожа высохла, на ней отчетливо проступил элемент орнамента, в основе которого лежал четырехугольник.
— Так еще мой дед делал, — сказал Коньков.
Этот кусочек кожи я храню и по сей день, вспоминая свое знакомство с Василием Прокофьевичем.
При каждой нашей встрече этот человек открывал мне все новые секреты саамских мастеров. Как-то он протянул мне поплавок из крученой бересты. С хитрой усмешкой попросил сделать такой же. После долгих попыток я понял — не справлюсь. Вокруг глаз Конькова сбежались веселые лучики. Он взял у меня полоску бересты, подошел к печке и приблизил бересту к огню. В один миг она завилась в тугой поплавок.
— Вот и все, — промолвил Коньков свою любимую присказку.
Читать дальше
