Уже второй месяц Иннокентий был в этом заказнике егерем.
Раньше мне казалось, что Иннокентий за все берется на стане и все делает еще и потому, что на фактории мало работы. Теперь же у него была должность, для которой и суток мало. Версты тут были такие, что ни доехать, ни доплыть, а вертолетами наши природоохранные ведомства еще не обеспечиваются...
Тем не менее Иннокентий Петрович успел и за короткое время своего егерства схлестнуться с браконьером — коллекционером птичьих яиц, повоевать с охотниками-браконьерами за мамонтовой костью. Похоже, что цепь его приключений на страже природы будет не менее удивительна, чем строительная эпопея.
Егерский дневник, между прочим, Иннокентий Петрович начал вести за несколько месяцев до того, как вступил в должность. Я читал его записи, столь же раскованные и богатые ассоциациями, как и инструкция по пользованию ветряной электростанцией. Читал и думал, что наконец Кочкин занимается тем делом, которым и должен заниматься. Потому что, задумавшись однажды над своей судьбой, человек неизменно должен связать ее с миром других людей, и зверей, и деревьев...
Потом к стану подошли стада, по деревянному крыльцу фактории затопали ноги, начался веселый торг, с которым не сравнится ни одна ярмарка в густонаселенных местах, поскольку материковый народ давным-давно перестал радоваться обычным покупкам. Мука, капканы, порох и духи «Красная Москва», сыромятные ремни и бродни, сухари, сухое молоко и сушеная картошка, бусы и даже купальные костюмы — все брали, все хвалили, похлопывая рослого Кочкина по рукам, так как до плеча было не дотянуться. Голубоглазый, скуластый, с глазами чуть-чуть раскосыми, что выдавало в нем человека с земли суровой и студеной, Иннокентий Петрович радовался чужому празднику. И только бригадир Николай Андреевич Дьячков озадаченно чесал затылок — не оказалось у факторийщика Кочкина резиновых сапог его размера. А сапоги, как на грех, прохудились. Но спустя какое-то время и он повеселел и понес домой добротные чеботы, еще пять минут назад бывшие личной собственностью Иннокентия.
А лапатый густой снег все ложился на зеленую траву, на черные бревна вертодрома, шуршал по стеклам. Невидимое за облаками солнце пробивалось к стану, и в неверном свете его Большая Чукочья отливала голубизной, унося в близкий океан дни, годы, жизнь и возвращаясь оттуда мокрым снегом и туманами, соленою волной, для которой здесь Земли начало.
Устье Большой Чукочьи
Леонид Капелюшный
«За полезные обществу труды»
Я держу в руке медаль с изображением портрета императрицы Екатерины И. На оборотной стороне надпись: «За полезные обществу труды» — и дата: «31 августа 1762 года». Единственное, что известно об этой медали, это краткая запись без ссылок на источник, что подобные награды «были пожалованы в 1762 году 12-и купцам, составлявшим мореходную на Камчатке компанию». Но и эти скудные сведения, как мы увидим в дальнейшем, не во всем верны...
2 сентября 1758 года на далекой Камчатке из устья одноименной реки вышел «во открытое Тихое море в морской вояж для изыскания новых островов и народов», как потом будет написано в отчете о путешествии, бот «Св. Иулиан». На борту 44 человека. Вел судно опытный моряк Степан Глотов, совмещавший две должности — «морехода» (шкипера), и «передовщика» (руководителя пушного промысла во время экспедиции). Добыча пушнины была главной задачей для подобных судов, бороздивших местные воды в эти годы. Собственно, пушной промысел и дал мощный толчок поразительным географическим открытиям, совершенным русскими людьми к востоку от Камчатки в середине XVIII столетия.
Географические исследования и промыслы в истории освоения бескрайних просторов восточнее Урала часто переплетаются. В XVII столетии русские люди, промышляя соболя в Зауралье, постепенно осваивали сибирские земли. Не случайно основным изображением сибирского герба с XVII века были два стоящих соболя, поддерживавших корону. Добыча и продажа сибирской пушнины составляла тогда одну из главных статей дохода казны во внутренней и еще более во внешней торговле. «Промышленники» этого дорогого зверя дошли до Охотского моря, и, естественно, встал вопрос о поисках новых земель, что привело к новым географическим открытиям, позволившим сделать эти места на некоторое время важным источником для пополнения государственной казны.
В организации промысловых экспедиций на Дальнем Востоке принимали участие купцы из разных районов государства, порой весьма отдаленных. Кроме компанейщиков из сравнительно близких городов, таких, как Якутск, Тобольск, Иркутск, в снаряжении судов участвовали купцы-поморы из района традиционного мореплавания в европейской части государства — Архангельска, а также из центральной России — из Москвы, Вологды, Ярославля, Тулы и даже из южных городов — Нежина, Харькова и других.
Читать дальше
