Так мы и вернулись к исходной точке разговора...
Мне не трудно было представить, как начинал Иннокентий Петрович новую жизнь на Чукочье. Вечные стихии — тундра, небо, океан — омывали крохотную песчинку дальней фактории. С избытком было тишины и одиночества, хорошо думалось на высоком крыльце, откуда за много верст заметен приближающийся человек или потерявший осторожность зверь. В общем-то он и хотел уединения, чтобы, оставшись наедине с прошлым, перебрать прожитые дни и отделить зерна от плевел.
Он присматривался к старикам Лебедевым и удивлялся цельности и собранности их жизни. Отрезанные от всего мира расстоянием, они были все же с миром связаны и ему полезны. Анна Егоровна слыла на всю Халларчинскую (в переводе с языка чукчей — ровную) тундру умелицей выделывать оленьи шкуры, шить торбаза, расцвечивая их бисерными узорами. К Николаю Яковлевичу ездили за советом, ездили поговорить вроде бы и ни о чем, но, наверное, в надежде получить ответ на вечные вопросы, как в былые времена на Руси ездили к отшельникам и схимникам.
К торговле у Иннокентия Петровича призвания никакого, а приехал ведь заведовать факторией. Дело это не простое, тут мало уметь на счетах костяшки бросать, тут нужно нос держать по ветру — житель тундры привередлив. Однажды, наслушавшись вздохов: «Однако, Иннокентий, совсем плохо без витаминов стало...» — и уверовав в истинность сетований, вырвал Кочкин в Колымторге партию свежих огурцов. Ну, цены, сами понимаете, какие — через всю страну зелень самолетом везли. Думал, его за эти огурцы на руках носить будут.
Задумчивые тундровики пожевывали, сплевывали. «Немножко нельмой пахнет, но хуже...»
Эти огурцы он и сам ел, и солил, и угощал ими детишек оленеводов, надеясь, что потом сработает традиционное: «Мама, купи...»
Обстоятельно наведя порядок в магазине, сотворя «витрину» из капканов, сыромятных ремней, охотничьих патронов и теплого белья, он ждал, когда на южном горизонте зачернеют идущие к океану оленьи стада. О, тогда, рассказывал Иннокентию старик, магазин должен быть открытым круглые сутки. Тогда оленеводы закупают на год вперед все, что им нужно, потом — что и не нужно, из-за любви к самому процессу приобретать, тратить деньги не условно (за привозимые в стада вертолетом товары вычитает деньги совхозная бухгалтерия), а отдавать их из рук в руки. И не нужно обижаться, если, набрав сегодня вещей в яранге бесполезных, человек придет завтра обменять их на что-нибудь стоящее. И без опаски надо давать человеку в долг все, что он попросит. Это, может, и не по правилам, но зато и фактория — не поселковый универмаг...
Так вот, пока магазин был на замке, Иннокентий решил срубить себе дом. Он даже помнит место, где пришла ему в голову эта мысль — на мысу недалеко от устья Чукочьи, где было обилие мамонтовой кости. К берегу подойти было непросто, он был буквально забит плавником, прекрасным лесом; его много десятилетий выносят в Ледовитый океан все меридиональные реки, по которым идут караваны плотов. В морской соленой воде, в климате, практически исключающем гниение, бревна с годами обретали крепость железа.
Как было хозяйственному человеку не подумать, что зря добро пропадает?
Иннокентий Петрович таскал бревна моторкой. Таскал поштучно, выборочно. Обрывал в кровь руки капроновыми линями, набивал кровавые мозоли ломом, когда выкатывал бревна на берег, катил к месту. И теперь ему уже было мало светлого времени в самом длинном дне — полярном.
Правя на бруске топор, не раз мастеровой человек чертыхался — как они здесь жили, примитивного точила нет! Так родилась идея гаража, мастерской, склада, электростанции, вертодрома, чтобы было где садиться Ми-8, который привезет грузы.
Но, само собой, в одно время с избой начал он рубить баньку, без баньки плотницкое дело успешным быть не может...
Обо все этом Иннокентий рассказывал мне уже в стылом зимовье на ондатровых озерах Крайлеса, которое мы взяли приступом, взломав окованную железом дверь. Иного выхода не было.
Случилось то, что и должно было случиться. Оказии с Чукочьей не было, мы взяли на прицеп к «Бурану» нарты, загрузили запас горючего, брезентовый полог, спальные мешки из оленьего меха — кукули, проложили по карте маршрут — и вперед, в Черский.
Снегоход «Буран» внешне похож на мотороллер, только вместо заднего колеса у него гусеницы, а вместо переднего — лыжа. На каких трассах его испытывали, сказать не могу. Но в глубоком снегу он вязнет, а на жестком насте лыжа выходит из строя быстрее, чем хотелось бы. Нам же предстояло идти против застругов, этаких окаменевших снежных языков, надутых пургой.
Читать дальше