Франсуа Брюн - О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых

Что же касается меня, мне не верится, что Бог любит нас столь мало. Я, наоборот, убежден, что Он любит нас всех, грешников или нет, бесконечной, безусловной любовью, как хорошо прочувствовали многие из тех, кому довелось перешагнуть на время черту смерти, а потом снова вернуться к жизни: они почувствовали это и свидетельствовали потом об этом до конца своих земных дней. Если прощения Бога недостаточно, то это потому, что есть что-то еще.

Но, конечно, физическое страдание Христа действительно имело место, и у него должен быть смысл. Итак, нам говорят, что нужно оно было для того, чтобы «упразднить» грех. Автор не утверждает, что требование страдать исходит от Отца, и тем самым избегает самого немыслимого аспекта подобной системы взглядов. Но все-таки, для чего же было надобно это страдание? Кого Он «удовлетворил», если не Отца? И нужно ли восстанавливать этот «порядок справедливости» любой ценой? Автор настаивает на все той же идее, что любой грех требует наказания, а долг платежа. Но откуда же появилась та изначальная идея, на которой и строятся все подобные системы? Ее никто не объясняет, не проясняет, не обосновывает, только утверждают. Кто придумал, что не бывает прощения без наказания?

Идет ли речь лишь о дальнем отголоске закона возмездия? Око за око, зуб за зуб! Это та дань, которую побежденный должен уплатить победителю, вассал сеньору? Дело чести, как считает отец Брюкбержер? По поводу богословия св. Ансельма, отец де Мантье подхватывает мысль, которую можно найти еще у св. Фомы, что величина нанесенного оскорбления пропорциональная достоинству оскорбленного: «И поскольку достоинство Бога бесконечно велико, то и тяжесть оскорбления, нанесенного грехом, тоже бесконечно велика» 61 61 Guillaume de Menthière. Quelle espérance d’être sauvé ? Petit traité de la Rédemption (Salvator, 2009, p. 183). . Отсюда, конечно, вывод, что только Христос смог смыть подобное оскорбление. Пьер Бюрней в статье, опубликованной в 1971, заметил, что «мысль эта, идущая от Аристотеля через св. Фому, становится теперь стереотипной и бессодержательной на деле формулой, поскольку больше не соответствует ментальным, юридическим и социальным структурам современного Запада. Потому-то мы и не находим ее больше у наиболее значительных и оригинальных богословов. Но зато этот аргумент был совершенно общепринятым при старом режиме, когда наказание напрямую зависело не только от величины ущерба, но и от социального и иерархического статуса жертвы: “Оскорбление возрастает с оскорбленным”, считал св. Фома» 62 62 Pierre Burney . La théologie et l’évolution sociale, rédemption, damnation et justice // Lumière et Vie. № 101, janvier-mars 1971, p. 67–68. . Заметим к этому, что говорить о «достоинстве» Бога, по меньшей мере, смешно; это значило бы сравнивать Его с нами, подгонять Его под наши суждения, принижать Его до уровня наших социальных категорий.

И вот мы снова оказались прямиком внутри реставрации старого уклада, если только речь не зайдет вообще о подобии космического закона, метафизического порядка, взбаламученного грехом, такого, что даже Богу приходится ему подчиниться.

«Христос удовлетворил и восстановил порядок справедливости». Но в чем состоит этот «порядок справедливости»? Идет ли тут речь о законе, установленном Творцом, но так, что бразды правления упущены и его уже не изменить? Почему? Из страха критики, из страха, что придется пересмотреть все Творение ради изменения законов? Или налицо что-то вроде метафизического закона, вроде закона непротиворечия, который существует сам по себе, не сотворен, не по воле Бога, как бы поверх самого Бога, как бы врученный Ему?

Пастор Узьо предлагает тут свой вариант, который уже не апеллирует к понятию греха, а только к равновесию между счастьем и несчастьем, удовольствием и страданием. За годами тучных коров должны последовать года тощих коров, как во сне фараона, истолкованном Иосифом (Быт 41: 1‒26). Кто слишком много пьет, того наутро подстерегает похмелье, кто слишком много курит, того может настигнуть рак легких. Речь идет о разновидности равновесия, а не о настоящем наказании. Но, задает он сам себе вопрос, кто же устанавливает «эту логику компенсаторности? И какова та сила, которая должна эту логику задействовать и применять? Можно подумать, что это сама природа, часто обожествляемая…, но можно также рассудить, что такой принцип справедливости и регуляции – это сам Бог. Тогда Бог рассматривается как персонификация закона Справедливости и мудрости Природы. И здесь тоже не нужно торопиться поскорее оставить такую точку зрения». Но из всего вышесказанного он делает выводы: «Повторять неустанно и навязчиво, что Бог есть любовь, напоминает метод Куэ, потому что не из чего этого не видно и ничего это не объясняет, и тем более не объясняет страдание» 63 63 Alain Houziaux. Dix questions simples sur la religion (Albin Michel, IV édition, 2007, p. 123‒125). . По крайней мере, здесь все ясно, хотя мы опять оказались далеко от свидетельства мистиков.