Алекс Крутов - Несравненно больше

Печально, что в этом детском доме я впервые столкнулся со смертью ребенка. Воспитатель наказал одного из мальчиков и запер его в помещении цокольного этажа, а потом забыл о нем. Малыш умер один взаперти, а когда его тело нашли, то обнаружили, что его доедали крысы.

В нашем детдоме находилось 200-300 детей – по меркам того времени, это было немного. Детский дом № 6 считался небольшим. На все три летних месяца нас вывозили на дачу, которая находилась в двух часах езды от города.

Время, проведенное на даче, запомнилось как исключительно приятное, но один ужасный эпизод омрачает общую картину. В тот раз мы впервые узнали, что такое убийство. В летних домиках, где мы жили, не было удобств и водопровода – все это находилось на улице. Большинство младших мальчиков боялись ночью выходить во двор, поэтому для нас ставили алюминиевое ведро, которым мы могли пользоваться в темное время суток. Однажды один мальчик из нашей группы решил продемонстрировать свою храбрость и выбраться во двор. Обратно он не вернулся, а утром нашли его тело с ножевыми ранениями. Вскоре поймали убийцу – сбежавшего из находившейся поблизости колонии мужчину.

Меня часто спрашивают, как поддержали нас воспитатели после того ужасного происшествия. Я отвечаю кратко: «Никак». Все воспринималось как само собой разумеющееся. Тем летом нас отправили в детский дом раньше обычного. Помню, какими важными мы себя чувствовали, когда наши двадцать с лишним автобусов проезжали через город колонной по пути «домой» в сопровождении машин автоинспекции.

В нашем детском доме не было отдельных классов для занятий. Я помню, как нас собирали в зале и учили различать цвета, формы предметов, разучивали с нами алфавит, – словом, проводили дошкольную подготовку. Но все эти премудрости пролетали мимо ушей, и в итоге к первому классу никто из нас толком не знал ни геометрических форм, ни цветов, ни букв алфавита.

Мы росли, не зная никакого индивидуального подхода. С нами обращались как с большой группой, мы носили одинаковую одежду. Когда нас выводили за пределы детдома, было совершенно очевидно, что мы – группа детдомовцев, и это только укрепляло позорный стереотип, что каждый из нас в отдельности был никем. Государство заботилось о нас, но совершенно одинаковым образом: раз в год мы получали три пары одежды, включая нижнее белье. Когда нам выдавали новые свитера, то все они были одинаковыми. Разумеется, никакой одежды, сшитой заботливыми руками мамы или бабушки. День, когда нам выдавали новую одежду, был лучшим в году. Я получал новую вещь, которая принадлежала только мне целых несколько дней! Потом все наши рубашки, трусы и носки перемешивались и становились общими.

Эдик, Миша и я плакали, когда узнали, что нас переводят в детский дом № 51. Нас страшила неизвестность. Мы покидали место, которое считали своим домом. Единственным нашим утешением была мысль, что мы переезжали вместе.

Детский дом № 51 был огромным – в нем жило около 400 детей. На первом этаже находилась огромная столовая. Но вскоре я понял, что и она недостаточно велика, чтобы вместить всех. Перед завтраком или обедом нас строили в длинный ряд, и мы парами, держась за руки, спускались в столовую. Обычно обед проходил в четыре этапа. Мы тихо стояли в ряду, ожидая своей очереди.

Помню тот день, когда мы только приехали в этот детский дом. Размеры фойе, порог которого мы только что переступили, произвели на меня неизгладимое впечатление. Я стоял и удивленно разглядывал огромную люстру. Вдруг один из огромных стеклянных шаров, висевших на ней, оторвался, упал прямо передо мной и разлетелся на множество маленьких осколков. В тот момент я и не догадывался, что случится со мной в этом учреждении. Разбившийся шар был символом того, что мне предстояло пережить.

Миша, Эдик и я впервые оказались в компании старших мальчиков – им было уже около 17 лет. Мы сразу стали их бояться, и этот страх преследовал нас повсюду. Старшие ребята постоянно обижали нас, малышей, заставляли пить, курить и ругаться. Если мальчик отказывался, его били до тех пор, пока он не сдавался. Эдик и я никогда не соглашались делать то, что нас заставляли, и нас прозвали «аристократами». Старшие ребята думали, что мы считали себя лучше других, поэтому били нас чаще, чем остальных.