Анатолий Шуклецов - Кладезь компиляций. Писательский самоучитель. Том 2

В 1911 году композитор Александр Глазунов с грустью констатировал, что творчество его «заметно остывает». // И оскудевшей струёй стих мой уныло течёт. Овидий. // Я совсем заржавел, перо не слушается – и мозги очень скоро устают. Иван Тургенев. // Чувствуя, что былая гениальность канула, Илья Репин называл себя «трудолюбивой посредственностью». Вершиной творчества Архипа Куинджи стала удивительная картина «Ночь на Днепре». После чего мастер неожиданно перестал выставляться и никому ничего не показывал двадцать лет! Говорил, работаю, но значительного создать не удаётся. // Пишу же я дурно. Тот кусок моего мозга, который заведует писательскою способностью, отказался служить. Часто пишу я не то, что хочу; когда пишу конец, не помню начала. Антон Чехов. // Да, в сороковых годах Фет писал милые, хорошие вещи, из которых я многие знаю наизусть; а в последних нет ни поэзии, ни смысла. Вечером читал Андреева. То же впечатление, очень определённое. Ранние рассказы хороши, позднейшие ниже всякой критики. Лев Толстой. // Случилось то, чего опасался: на сорок четвёртом году я выдохся. Я исписался – двух строк по душе не найду. Алексей Решетов. // Мой дар слабеет, и который год не знает радость моего порога. Луиш Камоэнс. // Поэтический дар стал уходить, и поздний Брюсов писал всё хуже. Возглавил названный его именем литературно-художественный институт, преподавал молодым поэтам, от него многое зависело. Но музыка ушла, талант, которому он служил, угас. И это не уход на заслуженную пенсию, а страшная трагедия, когда ты поставил на карту творчества свою жизнь. // Отговорила моя золотая поэма. Всё остальное – и слепо, и глухо, и немо. Боже! Я плачу, и смерть отгоняю рукой. Дай мне смиренную старость и мудрый покой. Юрий Кузнецов. // Началась бессонница, в голове клейстер. Вдруг сразу начинает отказываться вся машина. Видимых причин как будто и нет, а невидимые глубоко в душе. Всё болит, работать не могу, бросаю начатое. Леонид Андреев. // Но горько, горько, что я уже не чувствую в себе никакого таланта. Та власть над стихом, которая дала мне возможность шутя написать «Муху Цокотуху», «Мойдодыра» и прочее, совершенно покинула меня. Корней Чуковский; на 65-ом году жизни, за 22 года до кончины. // Вероятно, я исписался, и всё, что осталось, это пустое мастерство – в словах, во фразах нет былого огня, силы, страсти. Уильям Фолкнер. // Я продолжаю свою работу, но лишь в 1/4 моих сил. Это всего лишь старая привычка без какого-либо творчества. Стефан Цвейг. // Не удар, не полное поражение мозга страшнее всего для человека литературного труда, но тихое слабоумие, постепенное потухание его таланта. Эдмон Гонкур. // Я больше не пишу. Я ничего не делаю. Я впадаю в летаргию и погружаюсь в созерцание. Эзра Паунд. // Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл. Александр Фадеев.

Не пойму, что происходит, но ушло что-то, исчезло. Может, мой срок вышел. Сейчас я не писатель, я – читатель. Юрий Левитанский. // Весь день читал. Уже стемнело. Пустой бумажный лист лежит. Всё, что во мне когда-то пело, теперь скрипит и дребезжит. Игорь Губерман. // В тайник души проникла плесень. Александр Блок. // Что, по-твоему, происходит с человеком, когда он понимает, что уже больше никогда не напишет свою следующую книгу? Неважно, сколько не писать, если в глубине души знаешь, что однажды ты сможешь это сделать. Но если этого знания у тебя нет, то неопределённость становится невыносимой, как бесконечное ожидание. Эрнест Хемингуэй. // Габриеля Маркеса я нашёл совершенно изнурённым. Он живёт в самом страшном для творческого человека аду, название которого – бесплодие. Эмир Монегаль. // Вот первые пятьдесят страниц моего романа. Уже целый год, как я не могу написать ни одной страницы дальше. Если через три месяца книга не будет окончена, я себя убью. Ги Мопассан. // Когда ты уже не тот, чем был, у тебя нет причин быть привязанным к жизни. Цицерон. // Его творческие силы иссякли. Я спрашивал у него, почему он не пишет стихов. Он постоянно отвечал одно и то же. «Все звуки прекратились. Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?» Из великого поэта, воплощавшего чаяния и страсти эпохи, Блок превратился в рядового подёнщика. Творческий подъём, всегда одушевлявший его, сменился глубочайшей депрессией психически больного человека. Особенно томило его то, что он не может найти в себе силы закончить работу над своей поэмой «Возмездие»; вторая глава так и осталась неоконченной, а четвёртая даже не была начата. Корней Чуковский. // Новых звуков давно не слышно. Все они притушены для меня, как, вероятно, для всех нас. Было бы кощунственно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве. Александр Блок. // Израсходовался. Пуст. Выдохся. Почти смолк. Кто-нибудь другой пусть скажет то, что я не смог. Роберт Рождественский. // Человек, который мог написать об одной только Прекрасной Даме, на одну только тему 687 стихотворений подряд, 687 любовных гимнов одной женщине – невероятный молитвенник! – вдруг замолчал совсем и в течение нескольких лет не может написать ни строки! Корней Чуковский. // Я совершенно отупел. Это страшно. Полная импотенция во всех смыслах. Я потерял трудоспособность окончательно. Я живой труп. Даниил Хармс. // Я выдохся. Совершенно выдохся! Джозеф Конрад, в год смерти.