Виктор Жаворонок - Слово о Рэйки. Книга третья. Элегия Рэйки

Хотя я и шла очень медленно, однако все же вскоре подошла к станции. Как только она появилась сквозь деревья, то я увидела отходящий от нее поезд. Он ушел буквально, как говорится, «из-под моего носа», но это ничуть меня не огорчило и нисколько не поколебало моего настроения. Я восприняла случившееся как благоприятную возможность еще целый час подышать прекрасным лесным воздухом и погреться в лучах весеннего солнца.

Я поднялась на платформу, чтобы узнать расписание и купить билет. И как только я сделала по ней первые шаги, так услышала сзади тяжелый топот, пыхтение и глухое ворчание. Все это грубым диссонансом нарушало волшебную тишину окружающего пространства. Я обернулась, чтобы взглянуть на того человека, который производит столь неуклюжий шум.

Это была женщина, на которой были одеты, наверное, все имеющиеся у нее юбки. Голова повязана темным платком, почти полностью закрывающим лицо и глаза. Через плечо наперевес у нее висели две огромные, видавшие виды сумки, и еще две точно такие же она несла в руках. По ее бесформенным одеяниям и укутанному платком лицу было практически невозможно более или менее точно определить ее возраст. Ей могло быть и семьдесят лет, а, может быть, и только пятьдесят.

Она, видимо, очень торопилась на поезд, но опоздала, и это совершенно выбило ее из равновесия. Даже тогда, когда она еще не взошла на платформу, до меня уже отчетливо доносилось ее громкое ворчание и причитания. Когда же она подошла ближе, то ей понадобилось всего несколько фраз, чтобы обругать всех, начиная с машиниста поезда, который, видите ли, не мог задержаться на две минуты, и заканчивая правительством, которое держит народ в нищете.

Я узнала расписание – поезд должен был быть через час, – и купила билет. Затем встала посередине платформы и, прикрыв глаза, подставила лицо солнцу. На платформе больше никого, кроме нас двоих, не было. Старуха остановилась неподалеку от меня, непрерывно продолжая свое раздраженное бурчание.

В течение дальнейших двадцати пяти или тридцати минут она продолжала свой монолог, сначала, видимо, подсознательно пытаясь привлечь мое внимание и втянуть в диалог. Но затем, видя, что я не реагирую на ее причитания, она прекратили эти попытки и стала просто разговаривать вслух. Это даже не был ее разговор с самой собой, а некое истечение какого-то ее внутреннего раздражения. Оно то усиливалось, то ослабевало, наполняясь самыми разнообразными оттенками: от легкой досады до откровенной злобы. Среди благоухания весны, солнечного света, живой звенящей тишины, которых она совершенно не замечала, ее поведение было подобно чаду и копоти старой автомобильной шины, горящей у дороги. До меня то тише, то громче доносились ее бессвязные восклицания.

Я стояла, наслаждаясь весной, воздухом, солнцем. Ее присутствие нисколько мне не мешало. И, несмотря на ее порой довольно-таки громкие раздраженные бормотания, я их не слышала. Весна полностью охватила мое существо, я давно не испытывала такого наслаждения и гармонии с природой.

Минут через тридцать-сорок на платформе стали появляться другие люди, и каждому вновь приходящему эта старуха принималась рассказывать о том, как она опоздала на поезд, какие плохие люди машинисты, как плохо организовано движение; она ругала всех, кто был, по ее предположению, в этом виноват. Как только какой-либо человек отвечал на ее слова, так ее жалобы тут же усиливались, и тот уже и не знал, как отвязаться от ее назойливости.

Подошел поезд. Он состоял всего из двух вагонов, прицепленных к маленькому маневровому тепловозу. Старуха вошла в первый вагон, я – во второй. На некоторое время я перестала слышать ее ворчание. Пассажиров было достаточно много и, соответственно, свободных мест – мало. Видимо поэтому вскоре старуха появилась в моем вагоне. Сев на лавочке, она тут же начала рассказывать соседям историю своего опоздания. Потом в ее разговоре появилась новая тема: она стала беспокоиться и расспрашивать всех о том, а остановится ли поезд на той станции, которая ей нужна. Ей ответили, что он остановится и что волноваться ей по этому поводу совершенно не нужно.

Я сидела у окна. Поезд тронулся и через некоторое время вкатился в лес. Деревья были так близко от колеи, что некоторые ветви касались вагонов и даже захлестывали в открытые окна. Каждый раз они вносили аромат распустившихся почек. Поезд шел столь бесшумно, что в вагоне было слышно пение птиц. Лучи солнца время от времени пестро падали сквозь листву на пассажиров и стены вагона. И я видела многие улыбки на лицах людей в тот момент, когда они попадали им в глаза. Это было очень приятно – как будто легкий солнечный массаж разглаживал морщины и снимал усталость с лиц людей. И только одна эта бедная женщина, казалось, не замечала вокруг никакого весеннего очарования.