Анна Баганаева: Своими ногами

Что-то наверняка плохое и обидное, и главное — стыдное. Быть такой как я — стыдно. Невыносимо стыдно. Да что там, быть мной — полный срам. Поэтому никто не должен меня увидеть. Поэтому я должна взять этот процесс под контроль и сама построить впечатление в твоей голове. И у меня это откровенно получается.

А потом я, вся такая искрящаяся и калейдоскопически завораживающая, встаю и иду к туалету, а у тебя когнитивный диссонанс. Со мной что-то не так, но что — ты не понимаешь. Я прихрамываю, и это привлекает внимание к походке, к ногам, и наконец, к обуви.

Я возвращаюсь, встречаю этот остекленевший и растерянный взгляд и чувствую, как в груди привычно сдавило от мысли: «ясно, увидели». И с утроенной силой начинаю жечь глаголом. Только не спрашивай, что со мной, пожалуйста. Потому что тогда мне придется улыбаться и дружелюбно рассказывать о врожденной патологии, об операциях и необходимости носить ортопедическую обувь.

Мне придется быть милой, с охотой отвечать на вопросы, впечатлять тебя своей силой духа и удивлять чудными господними делами твой не привыкший разум.

Мне придется тебя утешать, говорить, что мне уже не больно много лет, что я привыкла и отлично справляюсь и меня ничуть и совсем вовсе даже не парит быть уродом.

Мне придется как-то корректно завершать этот разговор и переходить на новую тему, мягко переключая тебя на что-то менее ужасное. В конце концов, зачем об этом говорить, жизнь продолжается! Вот на прошлой неделе у нас был прикол…

Алкоголь помогал перейти из серой тоскливой реальности в другую, где тепло и не страшно.

Сейчас, когда я читаю у какой-нибудь классной писательницы «раньше я много пила, это помогало мне не чувствовать себя уродом, но сейчас я уже столько-то лет соблюдаю полную трезвость», то радуюсь, и умиляюсь, и благодарна в этот момент крайне. Если Джулия Кэмерон, Анн Ламотт и Брене Браун были алкоголичками, значит, и мне не стыдно. Впрочем, когда они рассказывают про три бутылки вина на завтрак и литровку виски на ужин, я понимаю, что мне до них далеко. Не только в смысле творческом, но и алкоголическом. Опять незадача.

Я помню, как обрела утешение в водке. Как в пятнадцать лет впервые выпила с Алкой поллитра на двоих на девятом этаже своей многоэтажки, запив водичкой и закурив сигареткой. Как мне стало весело, легко и хорошо. Как здорово было на дискотеке, и меня даже мальчик пригласил на медляк!

Апогей пьянства пришелся на первые курсы университета и жизнь в общежитии. В 95-м я поступила в Уральский госуниверситет в Екатеринбурге, на философский факультет. Факультет выбирала по принципу «где легче сдавать экзамены», плюс меня привлекал эпатаж смутно-понятного названия. Единственное, что я точно про себя знала на тот момент – что я гуманитарий. Никаких карьерных целей у меня не было, впрочем, как и большинства моих ровесников в 90-е.

Общежитие. Толпа одиноких напуганных дети без взрослых начала жить вместе. Все мы в чужом городе, каждый предоставлен сам себе. Нам страшно, но мы этого не понимаем. Мы сбиваемся в кучки по интересам. Выбор не шибко большой – учеба или водка. Но если уж выбрал, то выбрал – полумеры невозможны.

Каждый принес из дома свои привычки, свои правила, свои страхи и способность отстаивать себя. У меня был полный набор, кроме последнего пункта, все, что я умела – это молчать, когда оскорбляют, острить и хохмить, когда есть шанс стать своей, и пить водку, чтобы выглядеть крутой, чтобы увеличить шансы стать своей и вообще смазать эту невыносимость. Мы пили каждый день, иногда даже с утра, порой до полной потери разума. Влипали в приключения, некоторых из нас насиловали, кто-то оказывался не в состоянии сдать сессию и вылетал из универа. Мы ссорились по пьяни, устраивали разборки с похмелья, врали родителям, жили впроголодь, потому что водка съедала все деньги, выданные на продукты. Бедные бедные дети.

Общаться с парнями на трезвую я не могла категорически. Когда я смотрела на какого-нибудь симпатягу, внутренне переходила на другую сторону улицы, чтобы не услышать снова оскорбление или глумливый смех. После третьей рюмки удавалось остаться на месте, к концу бутылки завязать отношения. Наутро заявлялось похмелье, помноженное на стыд, усугубленный похмельем. Просто уйди, пожалуйста. Только с одним получилось остаться дольше чем на раз, опять же благодаря алкоголю. Мы пили вместе, спали вместе, снова пили, всю зиму и половину весны. Потом он пропал на семь лет, а когда вернулся, вернулся вместе с бутылкой водки. Мы поженились.