Екатерина Оаро - Держись и пиши [Бесстрашная книга о создании текстов] [litres]

20 марта 1864 года Достоевский пишет брату об этой повести: «По тону своему она слишком странная, и тон резок и дик: может не понравиться; следовательно, надобно, чтоб поэзия всё смягчила и вынесла». И чуть позже: «Ты понимаешь, что такое переход в музыке. Точно так и тут. В 1‐й главе, по‐видимому, болтовня, но вдруг эта болтовня в последних 2‐х главах разрешается неожиданной катастрофой».

Итак: зацикленность на себе, разговор с собой, исповедь, характер, ритм – все это связано с повтором «я» в тексте. Так действует ли здесь правило «вычеркивайте повторяющиеся слова»? Конечно нет. Здесь действует куда, более широкий и важный принцип: «Можно делать все, что угодно, если это работает на текст».

Как это часто бывает в литературе, ошибка и прием выглядят похоже, но у приема есть цель, у ошибки – нет даже мысли о цели.

Я написала это и встала со стула, подошла к книжной полке. Взяла книгу наугад – это оказался «Доктор Живаго» Пастернака. Смотрите, как он начинается:

« Шлии шлии пели“Вечную память”, и, когда останавливались, казалось, что ее позалаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.

Прохожие пропускали шествие, считали венки, крестились».

Пастернак нарочно повторяет слово «шли» дважды – и этот повтор, как и любой повтор, рождает ритм. Однокоренные «пели» и «петь» не смущают его: скорее, наоборот: они тоже звучат как повтор и создают впечатление, что и шествие, и песня длятся без начала и конца. Форма здесь отражает содержание, и, если «пройтись редакторской кисточкой» по тексту, впечатление от него сотрется.

Рядом с «Доктором Живаго» стоят мои литинститутские конспекты – толстые тетради на кольцах, в твердых обложках. На полях записаны разные фразы преподавателей, не относящиеся к предмету лекции. Например, фраза преподавателя зарубежной литературы Карабутенко:

– Если кому‐нибудь очень холодно, ну наденьте манто! Наденьте беличий шарфик. Наденьте бобровую шапку!

Две вещи: ритм (повтор) и неожиданность (образное изобилие) заставили меня много лет назад записать эту реплику. Они действуют на меня до сих пор так сильно, что хочется поделиться ими с вами. Повтор обладает магнетизмом, если использовать его со знанием дела.

Древние греки знали толк в повторах и дали названия разным их типам. И я думаю, что писателю важно знать эти названия, пусть и на древнегреческом. Ведь, когда называешь нечто, оно очерчивается и начинает существовать в сознании.

Повторы как прием используются в самых разных текстах: от литературных произведений до политических речей.

Когда Мартин Лютер Кинг строит свою знаменитую речь «У меня есть мечта», он знает о силе повтора:

«… У меня есть мечта, что на красных холмах Джорджии настанет день, когда сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут усесться вместе за столом братства.

У меня есть мечта, что настанет день, когда даже штат Миссисипи, пустынный штат, изнемогающий от накала несправедливости и угнетения, будет превращен в оазис свободы и справедливости.

У меня есть мечта, что настанет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют.

У меня есть мечтасегодня.

У меня есть мечта, что настанет день, когда в штате Алабама, губернатор которого ныне заявляет о вмешательстве во внутренние дела штата и непризнании действия принятых конгрессом законов, будет создана ситуация, в которой маленькие черные мальчики и девочки смогут взяться за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками и идти вместе, подобно братьям и сестрам…»

Вы чувствуете, как поднимается интонация в начале каждого абзаца? Как с каждым повтором все значимее и торжественнее звучит фраза «у меня есть мечта»? Как хочется присоединиться к этой мечте? Этот тип повтора называется анафорой, что означает «восхождение». По-русски его иногда еще называют единоначалием.

Когда Беккет в своем «Безымянном» пишет:

«Где сейчас? Кто сейчас? Когда сейчас? Вопросов не задавать. Я, предположим, я. Ничего не предполагать. Вопросы, гипотезы, назовем их так. Только не останавливаться, двигаться дальше, назовем это движением, назовем это движением дальше…»,

в первых трех предложениях он использует эпифору, то есть одинаковую концовку. С греческого слово «эпифора» переводится как «прибавление» или «добавка». Если подходить к тексту расчетливо, как это необходимо, например, в журналистике, в инфостиле – повторы эти легко можно выбросить. Но в художественном тексте они – как специи: подчеркивают вкус, дарят разнообразие.