Я был в позапрошлом году в Козиевке, расположенной, кстати, неподалеку от Сковородиновки, места жительства Григория Сковороды. Прадеда там помнят как доброго, отзывчивого человека. Сама Козиевка — невероятной красоты село, погруженное в живописный ландшафт и окруженное реликтовыми лесами. Такого леса — одновременно дремучего и светлого, — где господствуют дуб и вяз, я никогда не видел. Старики показали мне место, где стоял дом прадеда (есть фотография: он сидит за столом и с помощью лупы пересчитывает зернышки в маковой коробочке, а за его спиной на соломенную крышу мазанки взбирается проказливая коза). За домом открывается живописная котловина выпаса, дальше идет каскад прудов — ставки. Умер прадед от сердечного приступа по дороге домой, ведя своих коз как раз из этой луговой ложбины. Умер в покое, я уверен — как уверен и в том, что он знал: в свой послужной список он может внести и факт спасения своего правнука, добавив меня сразу после того партизана, которого едва живого отвязал от ствола дерева, погруженного в муравейник.
Пристальное вглядывание в свои семейные корни порой завораживает не только благодаря тому, что при этом происходит пополнение твоего собственного экзистенциального опыта. Иногда вглядывание в генетические и исторические потемки может быть вознаграждено пониманием того, как забвение может стать источником света.
Мой прадед Иосиф Лазаревич Розенбаум родился в 1888 году в Баку. Как его семья оказалась на Апшероне — неизвестно. Известно, что жена Иосифа, Генриетта Эпштейн, родилась на Ставрополе, выросла в Таганроге и в 1914 году родила ему дочь Цецилию. Произошло это в Ленкорани — одном из южных городов Российской империи у самой границы с Персией.
Вместе с двумя братьями Иосиф Розенбаум открыл в Баку часовую и ювелирную мастерскую. Бизнес был успешен, пришла пора его расширять, и братья делегировали Иосифа в Ленкорань организовывать филиал.
Апшеронский полуостров находился вне черты оседлости, однако входил в зону экономического развития империи, и евреи на определенных условиях могли здесь селиться.
Думаю, прежде всего сыграло роль то, что это был край империи, очень отдаленный от центра. Формула для лучшего местожительства в империи — в провинции у моря — работала еще задолго до ее, формулы, появления. Вдобавок с конца XIX века на Апшероне имела место экстраординарная деловая активность, связанная с освоением первого в мире нефтяного клондайка. Лучшие инженеры и управленцы, новейшая техника и технологии — все самые последние достижения инженерной цивилизации стекались сюда со всей планеты и обеспечивали исходящий в мировую экономику поток нефти. Я своими глазами в середине восьмидесятых годов XX века видел на Апшероне клеймо «Nobel Brothers, 1894» — на прокатном стане, на который по валикам выскальзывали из горнила полуторатонные, раскаленные добела слитки, превращавшиеся в другом конце цеха в бесшовные трубы.
Чем сильней развивалась энергетика, тем больше требовалось нефти — вот почему Апшерон в начале XX века стал символом Нового времени не только в Российской империи, но и в Европе. Шведская, немецкая, польская, греческая, еврейская колонии составляли мощный приток населения Баку. Займы Ротшильдов и инженерный гений Нобелей при посредстве нефти вскормили этот город. Всего за три десятилетия уездный городок превратился в один из крупнейших городов империи. По темпам роста населения он превосходил даже Сан-Франциско времен «золотой лихорадки», которая началась почти тогда же, когда на Апшероне первая промышленная скважина дала нефть. Нефть и золото хлынули на поверхность в противоположных концах планеты. С этого момента архитекторы стали застраивать Баку чуть не с той же интенсивностью, с какой нефтяные поля Апшерона покрывались буровыми вышками. Нефтепромышленники требовали от мастеров соответствия европейским шедеврам модерна, ампира, новой готики и нового барокко. Воплощенные в белом камне, фрагменты Вены, Петербурга, Берлина, Стокгольма отныне стали населять порог Персии. К началу XX века Баку обретает славу «Парижа Востока».
Именно в это время Иосиф Розенбаум, часовых дел мастер и ювелир, женился на Генриетте Эпштейн и в 1914 году стал отцом маленькой Цецилии. Тогда же началась Первая мировая война, и скоро для прадеда возникла угроза попасть на кровавые поля Галиции.
Я теряюсь в догадках, почему прадед решил избежать мобилизации именно этим путем. Ведь двое его братьев так и остались в Баку и при этом не были призваны. Прадед выбрал путь бегства на Восток, прочь от войны. Путь его начинался в Персидском заливе и вел через Тихий океан. Прибытие на побережье предварялось путешествием через Иран, находившийся тогда под влиянием англичан.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу