Елена Хаецкая - Как писать книги

Советская литература соцреализма как будто подтверждала этот тезис. Люди писали о школе, о заводах, о нудных семейных проблемах, о первой любви (тоже почему-то нудной). Писали о тихой гибели советской деревни. О рыбной ловле. О природе. Кому повезло — писали о войне. Но нам-то — «не досталось даже по пуле»! Что делать, как быть?

Повесть о безумных приключениях юной американки среди индейцев, написанная в девятом классе, имела грандиозный успех среди одноклассников, но я понимала, что это еще не литература. Чего-то не хватало.

Личного опыта.

Я с ужасом думала о том, каким он будет, мой личный опыт. Закончу факультет журналистики, пойду работать. Большой карьеры в журналистике не сделаю — женщина. В компартию вряд ли буду вступать. Значит, где-нибудь на заводе, в многотиражной газете. (И действительно работала года четыре потом). А через тридцать лет — пенсия и торжественно врученный по этому случаю радиоприемник с гравировкой «дорогому сослуживцу». Почему-то это «дорогому сослуживцу» меня страшно пугало. Вся жизнь расписана наперед…

И, как водится, аккурат то, чего я боялась, и не случилось. Случилось другое, чего я не боялась и даже не догадывалась, что такое может быть. И было хорошее и плохое, и оно совершенно не похоже было на мои ожидания.

Но так ведь у всех.

Вернемся к моей юношеской печали «не о чем писать, ведь я ничего не знаю».

И тут мне в руки попалась книжка Марии Кнебель «Искусство педагогики». Книга эта посвящена опыту преподавателя актерского мастерства. Как вышло, что я ее прочитала, — долгая история, скажу только, что одно время я была, хоть и косвенно, связана с одной театральной студией. В общем, я прочитала эту книжку.

И она перевернула все мое сознание.

Книга в доме есть, но нарочно не буду выписывать оттуда цитату. Перескажу, как помню.

Автор описывает занятия со студентами. Студенты — юные существа. В их жизни, понятно, еще ничего толком не случилось. А нужно показать этюд — мать оплакивает умершего ребенка. И одна девочка изумительно это сыграла. Педагог спрашивает: как тебе удалось? Она объясняет, что вспомнила, как очень давно сломалась ее любимая кукла (то ли собака погрызла, то ли мальчишки порвали, не помню). Она обратилась мыслями к тем своим чувствам и постаралась их передать.

Сейчас это все звучит просто. Можно сказать, например: «А что же сразу Станиславского не почитать было?» Ну вот просто так случилось, такая книга попалась, и глаза открылись на этом эпизоде.

Не обязательно потерять ребенка! Можно потерять куклу.

Не обязательно воевать на фронтах Второй мировой! Можно вспомнить другую историю, из своей жизни, когда речь шла о чем-то глобально важном, когда на кону были честь, свобода… Детство — время максимализма, время очень крупных, цельных чувств, время формирования понятий. Из детства можно брать очень сильные, резкие, однозначные эмоции.

Я очень хорошо помню, как сидела в лесу возле костра и так ясно понимала, что и в двенадцатом веке, и в робингудовской Англии точно так же сидели люди возле костров. Да, картошки у средневековых крестьян в Европе не было, но все остальное — лес, земля под ногами, небо над головой, огонь в темноте, — это все было такое же, и у меня, и у Робин Гуда…

С этих двух «открытий» началось мое свободное писательство. Я вдруг поняла, что мой личный опыт — огромен. И начала угадывать своих персонажей.

Меня иногда спрашивают, как я делаю своих героев живыми.

Да просто практически все они — это я. А я пока что живее всех живых.

У меня есть только один герой, о котором я практически ничего не знаю. Я называю его для себя «черный ящик»: вижу, что на входе, вижу, что на выходе, но понятия не имею, какая алхимия произошла в душе у этого человека. Это — Симон де Монфор. Он был не придуман и не угадан, он каким-то образом был мне «показан». Возможно, потому, что мне удалось «внедриться» в его окружение. Всеми остальными своими персонажами я в той или иной степени успела «побывать», со всеми нашла точку соприкосновения. Этот прием хорошо работает. Думаю, многие им пользуются, сознательно или бессознательно.

Если вы вставляете в текст какой-то эпизод, вами пережитый, — не вставляйте его в чистом, не видоизмененном виде. Кромсайте без жалости. Помните про «нос от трупа». Все должно быть видоизменено таким образом, чтобы подчинялось общему замыслу романа, все должно определяться образом героя и его мотивациями. Даже если вам безумно жаль расставаться с каким-то воспоминанием, не уродуйте с его помощью текст. Лучше пожертвовать собой, чем героем. Главное — понимать героя, его чувства, желания и мотивы. В вашем жизненном опыте, даже если вам восемнадцать лет, все это есть, если не событийно, то эмоционально. Событие менее важно, чем эмоция.