Елена Хаецкая - Как писать книги

Вот самая большая хитрость и самый главный, очень простой на первый взгляд рецепт подключения читателя к тексту.

Создайте паузы. Не говорите всего. Дайте войти и дышать в тексте.

Найдите два-три определения, которые вызовут у читателя целый фейерверк, нарисуют внутри его сознания целую картину.

— Как получилось, что ты написала книгу целиком и полностью ПРО МЕНЯ?

— Я нашла два-три слова, которые тебя «включили». Попала, угадав, по твоим любимым клавишам. Это получилось потому, что ты и я — мы оба люди.

Великолепно включает читателя в текст Булгаков. Беру мой любимый роман — «Белая гвардия».

«Гору замело, засыпало сарайчики во дворе и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала»… — все, тиха украинская ночь, ночь перед Рождеством… В этом чудном отрывке, где сарайчики, засыпанные снегом, сразу пробуждают в читателе бурю воспоминаний, особняком стоит «сахарная голова». Сейчас нет «сахарных голов»: когда-то эта «клавиша» включала множество ассоциаций, связанных с детством, с праздниками, с изобилием; сейчас читателю приходится смотреть сноску или спрашивать у мамы, которая читала википедию.

«Чемодан на полу и внутренняя матросская крышка его дыбом. Елена, похудевшая и строгая, со складками у губ, молча вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни».

«Дыбом» — все дыбом, жизнь дыбом, волосы дыбом, не только крышка чемодана. Строгая, со складками у губ — лик скорбящей Богородицы (соединяется с эпизодом молитвы Елены — и так обернулось: отъездом, предательством мужа). Вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни — уезжает только мужчина, уезжает надолго (простыни).

В «Пикнике на обочине» Шухарт говорит, что некоторые вещи — это все равно как стакан описывать или, не дай бог, рюмку: только пальцами шевелишь и мычишь. Стругацкие-то как раз мастера в создании образов, вовлекающих читателя в текст, образов, общих для всех, единственных и неповторимых. Они и стакан тебе опишут, и рюмку, так, что даже крякнешь. В этом их сила, зачастую именно эти изумительные художественные образы — лучшее (на мой чисто субъективный взгляд), что есть в их текстах. Столовки, поведение начальственных типов, продавленное кресло с кожаной обивкой, чай на грязной клеенке. Все, что нас окружало, о чем почти каждый мог сказать: мое! В истории о попаданце Доне Румате таких примет нет, но там другое цепляет, там все ужасно несчастные, по-своему. И проклятые вопросы, которыми особенно задаешься в юности, вроде — «а ты бы со мной в разведку пошел?» Но и там есть много сильных образов, мастерски сделанных, ничего не скажешь.

В книге Шаляпина есть чудная фраза: «На пороге лежала собака, похожая на кусок войлока». Это определение сразу рождает в уме изображение совершенно определенного вида собаки, гораздо более яркое, нежели возникло бы при указании породы, масти, поведения животного.

Яркие художественные образы не должны идти сплошным потоком. Состояние постоянной подключенности к тексту выматывает, нужно давать возможность и выйти, передохнуть.

Главное правило при создании такого супер-художественного образа — искать нужные клавиши в себе. У вас сердце замирало при виде «сахарной головы» — еще у сотни читателей замрет; кнопки-то в основном общие.

Выпендриваться и создавать совсем уж вычурные картины не стоит. Александр Грин на свете был один-единственный.

«Находившийся возле столов, «Упитанный» заметил это (отъезд машины). Он в бешенстве начал что-то кричать так, что возле него собрались гости. Вместе с ними он направился к стоянке машин, собою перегородив выезд. Он стал что-то жестикулировать, призывая остановить машину. Его спутники активно поддержали его. Люди за столами стали оборачиваться к стоянке и увидели как «Упитанный» ударил ногой по колесу и ладонью несколько раз шлепнул по крыше машины, остановив ее».

Оставим пока все корявости данного прелестного отрывка в стороне и исследуем только одну его особенность: необоснованность показа действия чужими глазами.

Для нас очень важно определить для себя, чьими глазами мы видим описываемую сцену.

Иногда мы смотрим на картинку сами, глазами автора. Как бы взгляд со стороны или сверху. Причем такое происходит довольно часто. Герой идет куда-нибудь, а автор на него смотрит с верховного облака и описывает: так… закурил… погладил собаку… бросил окурок… свернул за угол… — и так далее.