Уильям Зинсер - Как писать хорошо. Классическое руководство по созданию нехудожественных текстов

Мне ничто не мешает начать с Пирстона. С точки зрения внешности Пирстон был рыжий, румяный, средних размеров восьмиклассник, однако главной его чертой было упрямство. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: если Пирстон не хочет чего-то делать, он этого не делает; если Пирстон хочет что-то делать, он это делает.

Никакой особенной проблемы в этом не было. В основном Пирстон хотел малевать в тетради уродливых чудищ, испещрять каракулями бланки для мимеографа и потом копировать их, иногда сочинять страшные истории — за это однокашники прозвали его Упырем, — а когда ему не хотелось ничего из вышеперечисленного, то хотелось бродить по коридорам и при случае (так говорили) инспектировать туалеты для девочек.

У нас бывали легкие стычки. Однажды я велел всем сесть и выслушать то, что я скажу, — кое-что насчет их поведения в коридорах. Я разрешал им свободно входить и выходить, однако от них требовалось (и я собирался это подчеркнуть) не устраивать вне класса тарарам, чтобы другие учителя на них не жаловались. Итак, важно было всех усадить — я внятно объяснил, что не начну разговора, пока они не сядут. Пирстон остался стоять. Я повторил приказ. Никакой реакции. Я заметил, что обращаюсь к нему. Он дал мне понять, что слышал меня. Тогда я осведомился, почему он, черт возьми, не садится. Он ответил, что не хочет. Я сказал, что это я хочу, чтобы он сел. Он ответил, что для него это ничего не значит. Я сказал, чтобы он сел сию же минуту. Он спросил, зачем? Я сказал, затем что я так велел. Он ответил, что не сядет. Я сказал: послушай, я хочу, чтобы ты сел и выслушал то, что я собираюсь сказать. Он ответил, что и так меня слышит. Слушать он готов, но садиться не будет.

Что ж, так порой происходит в школах. У вас, учителя, возникает какая-то навязчивая идея — я был потерпевшей стороной, дарителем неслыханных свобод, а они, как обычно, этим пользовались. Не шибко приятно, когда заходишь в учительскую глотнуть кофе и слышишь там: мол, такой-то и такой-то из вашего класса шлялся по коридорам во время урока и строил рожи и показывал язык детям из моего класса, как раз когда я рассказывал им самые важные вещи о Древнем Египте, — и ты придумываешь тенденциозную речь, и почти все готовы тебя выслушать, предварительно рассевшись по своим местам, но находится один умник, который отказывается подчиниться, когда нужно… И как мы попадаем в такие ситуации? — вот о чем нам следовало бы себя спросить.

Всякий писатель, употребляющий «шибко» и «тенденциозный» в одной фразе и передающий прямую речь без кавычек, отлично понимает, что он делает. Этот нарочито безыскусный стиль, в котором так много настоящего искусства, идеально подходит для целей Херндона. Он лишен претенциозности, весьма часто отравляющей сочинения людей, занятых благородной работой, и оставляет широкий простор для юмора и здравого смысла. Херндон говорит как хороший учитель, да и вообще он мне симпатичен. Но в конечном счете он пишет для себя — для аудитории из одного человека.

«Для кого я пишу?» Вопрос, заданный в первом абзаце этой главы, пришелся не по вкусу некоторым читателям. Они предпочли бы, чтобы я сказал: «Ради кого я пишу?» Но я не могу заставить себя это произнести. Это просто буду не я.

Существует особый язык, который называют журналистским жаргоном, и он убивает свежесть стиля у любого автора. Это расхожая монета газет и журналов вроде People — смесь дешевых словечек, придуманных и шаблонных, которые стали до того вездесущими, что проникают почти в любой текст. Вы должны бороться с этой заразой, иначе вас будет не отличить от обычного литературного поденщика. Вы никогда не состоитесь как писатель, если не привыкнете уважать слова и не разовьете в себе почти болезненное внимание к оттенкам их значений. Наш язык богат на сильные и выразительные слова. Не жалейте времени на то, чтобы покопаться в нем и отыскать нужные.

Что такое журналистский жаргон? Это лоскутное одеяло, сотканное из сиюминутных слов — например, прилагательных, которые используются как существительные («великие», «бессмертные»). Это мир, где лидеры всегда «облечены властью», а их помощники всегда зовутся «гвардией», где будущие события всегда «грядут», а кто-то постоянно «бомбардирует» кого-то сообщениями. Вот уже много лет никто в Америке не отправлял телеграмму или меморандум. Облеченная властью дипломатка Кондолиза Райс в ожидании грядущих событий садится за стол и начинает бомбардировать свою гвардию инструкциями. Интересно, что бомбардируют в подобных случаях всегда яростно и из положения сидя. Какое оружие при этом пускают в ход, мне так и не удалось выяснить.