Томас Френч - Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано

Не знаю, сколько я так простоял, но вдруг все осознал, сам того не ожидая.

Меня словно что-то ударило, когда я вспомнил о дочери, о которой мечтал с детства. Разве не в этом заключалась главная причина, по которой меня так тянуло к Келли? Разве во время нашего первого ужина, задолго до начала наших полуночных свиданий, я не говорил ей, как сильно хочу держать на руках свою дочь?

Приехав домой, я плакал и разговаривал сам с собой, вышагивая по комнате, не находя себе места.

Я разыскал психотерапевта, который помог мне пережить развод. За несколько недель многочисленных сеансов она помогла мне осознать все ошибки. Я сказал ей, чего хотел на самом деле, и она спросила, уверен ли я в этом.

Как-то вечером, сидя в гостиной, я открыл свой ноутбук.

Духи уже стояли перед большим окном первого этажа.

Они, как часовые, были у меня за спиной и слушали, как мои пальцы бегают по клавиатуре.

Я писал несколько часов, удаляя все и начиная заново, пытаясь подобрать слова, которые доказали бы ей, что я настроен серьезно.

В 02:44 я нажал «отправить».

Воды залива были спокойными, по-ноябрьски холодными и настолько бледными, что сливались с небом на горизонте.

Я выросла на этом заливе, хлюпая ногами по песчаному дну, но никогда не заходя глубже, чем по шею. Я глотала воду, пытаясь доплыть на животе до берега. Я забрасывала рыболовный крючок в мрачную водную гладь, сидя в лодке. Я восхищалась заливом, только находясь на расстоянии, в безопасности, как люди восхищаются животными в зоопарке или произведениями искусства в музее.

Теперь я стояла на скользкой палубе «Анастасии», четырнадцатиметровой лодки, реликвии прошлого, которую сняли с якоря у берега Тарпон Спрингс во Флориде. Я готовила репортаж об одном из опасных занятий. На работе мне приходилось забывать о том, кто я есть на самом деле. Прошло почти три месяца с нашего разрыва и месяц с того момента, когда я получила электронное письмо от Тома. Я плыла по течению. Я смотрела с палубы во всех направлениях и не видела ничего, кроме воды и неба.

«Русалка!» – позвал меня Тассо.

Он был загорелым и сильным, как бык. Если бы я искала героя, который смог бы отвлечь меня от проблем, он бы легко справился с его ролью. Тассо был одним из последних греческих ловцов губок на дне океана, зарабатывавших этим на жизнь. Ему довелось выколоть морскому окуню глаз и ударить акулу по носу.

Тассо считал, что по-настоящему узнать океан можно, лишь погрузившись в него и подчинившись ему.

Он хотел, чтобы я спустилась с ним на глубину. Красный прилив отравлял океан [3] Красный прилив – общепринятое название частного случая цветения воды, вызванного вспышкой численности морского фитопланктона. . Тассо хотел посмотреть, осталась ли в воде жизнь. Я еще не ответила на его предложение, но мне тоже хотелось попытаться кого-нибудь спасти.

Я была создана для океана не более, чем жираф, и понятия не имела, как плавать под водой. Тассо натянул маску мне на лицо и зацепил мои пальцы за свой ремень. «Просто держись, русалочка», – сказал он.

И мы нырнули.

Я, беспомощная, словно очутилась в другой реальности. Так много воды надо мной и так мало пространства за пластиковой маской. Мое дыхание стало частым и громким, но вскоре суета утихла, и я увидела белый песок, раскачивающихся инопланетных губок, быстрых сверкающих рыб и Тассо, который двигался против течения, словно ничто не в силах было его остановить и он мог заставить воду расступиться перед ним. Я же была подобна ламинарии, уцепившейся за него.

Я была водой. Я была воздухом. Я полагалась на милость волн и солнца, и, о боже, там было так красиво.

Я провела на лодке с Тассо четыре дня.

Когда утром вставало солнце, я пила греческий чай с медом, пока Тассо брился с помощью лезвия и соленой воды. Он целыми днями плавал под водой, а когда вечером расстегивал водолазный костюм, на палубу дождем сыпались клешни крабов. Ночами на судне меня обдувал соленый бриз. Конечно, я думала о Томе и скучала по нему. Мне хотелось сказать, что с меня достаточно, и растаять в его объятиях, но у меня не было ни телефона, ни компьютера, ни Интернета. Я давно поняла, что не смогу его изменить, и смирилась с этим.

Мне потребовалось несколько дней, чтобы ответить на его электронное письмо. К тому моменту, как он его отправил, моя ярость и отвращение достигли апогея, и я не могла заставить себя прочитать его. Единственное, чего мне хотелось, – это плакать.