Елизавета Каспарова - Путешествие вокруг Солнца на земном шаре

Ручки на почте — перья со вставками красного цвета, деревянные. Круглые, маленькие чернильницы. Все столы в фиолетовых пятнах. Запах сургуча.

Палыч про балетных: «Ходят, как будто ласты надели!»

«Дети — странный народ, они снятся и мерещатся».

В один февральский вечер ко мне в гости пришли Алхимик и Игорь Юганов. Разговор зашел о цирке. Ахимик (убежденно): — За цирком, вероятно, стоят какие-то масонские ложи. Это ведь сильное искусство! И. Ю.: — Ну да. А члены ложи — Никулин и Олег Попов. Алхимик: — Называется она — Арена. И вместо фартуков, они одевают круглые клоунские носы! И.Ю.: — С цирком много мистики связано — фокусы с исчезновением и появлением, метание ножей, полеты под куполом… Алхимик: — Вот, вот! И архитектура-то как продумана! Купол цирка фокусирует на арену энергию.

Смотришь на конфеты «Моцарт» и думаешь, вот бы машину времени — застать бы Моцарта в кофейне — и сунуть ему под нос этот «Моцарт Кюгель» со словами «Ну что, доигрался?»

Должны быть конфеты с ликером «Моцарт и Сальери». Или вообще — шоколадный набор «Композиторы», Бах там, Шуберт.

Мой приятель, стоя на пешеходном переходе вместе со своей юной подружкой, спросил у нее: «Что же мне с тобой дальше делать?» В этот момент зажегся одновременно красный и зеленый свет. Она рассмеялась и сказала: «Все можно и все нельзя!»

Есть люди, от которых исходит запах свежести.

Мы с Женей летели на самолете из Турции домой, в Москву. Где-то в середине полета появились две стюардессы, волоча за собой тележку с обедом. В этот самый момент самолет неприятно завибрировал, а через пару минут стал сильно трястись. Девушка, сидевшая рядом, перестала есть и сильно побледнела. В хвостовом отсеке взрослый дядя стал неестественно громко скандалить со стюардессой из-за какой-то нелепой причины. По прошествии десяти минут к тряске самолета прибавился вой и рев двигателей. Мы с Женькой были очень голодны и жадно набросились на еду. Когда стало совсем жутко, и кругом люди уже находились в паническом состоянии, я уловила, что Женя зовет меня; наклонившись к ней, я услышала: — Лизка, ешь скорее, а то не успеем!

«Все мы знаем только кусочки чужих жизней и очень бы удивились, если бы могли увидеть всё…»

Когда видишь даже давно знакомых людей за работой, к твоему старому доброму чувству симпатии к ним, прибавляется особое, новое очарование. Они становятся немного «чужими»; ты вдруг видишь неизвестные дотоле тебе, скрытые стороны; появляется непривычное выражение лица, профессиональная сноровка движений, обособленная самостоятельность суждений. Ты, по сути, переживаешь состояние «jamais vu»… Как неузнаваемо меняется твой одноклассник, с которым бок о бок просидел пять лет в школе, когда он начинает налаживать сложную фотографическую аппаратуру, или милый и простоватый мальчик — сосед, ловко прибивающий давно не желавшую слушаться дверку шкафа. Еще Пруст отметил, что женщин испокон веку влечет к людям в профессиональной форме, так как им (женщинам) мерещится какой-то новый, неизвестный мир, а форма — тайный знак причастности к этому миру.

Как весело иногда бывает нарушить привычный порядок, и, к примеру, поесть среди ночи! Причем обставить все по-настоящему, подогрев суп и накрыв на стол. Впервые я испытало это странное, щекочущее веселье ещё в детстве, когда, проснувшись от света и кухонных звуков, вышла на кухню и увидела мою бабушку Элю в ночной рубашке, как ни в чем не бывало, наливавшую борщ в тарелку. Уже будучи 25 лет, я с моей подругой Еленой, подгоняемые ночным аппетитом, обходили пол-Вены в поисках незакрытых кафе, и с помощью ее удивительного, почти «навигационного» чутья, находили — то бодрствующий ларек с сосисками разных видов, то незакрытый, вопреки строгому австрийскому порядку и благодаря австрийскому же вину, итальянский трактирчик, где хмельные хозяева радушно кормили нас всей этой пестрой итальянской снедью — пастой, пиццей, спагетти…

В доме — беспорядок, и все часы показывают разное время.

Еще одна игра — камень, ножницы, бумага… раз, два, три! Джибра вместе со своим приятелем играл в эту игру до остервенения, до хрипоты, пеной у рта выкрикивая «камень, ножницы, бумага!», пока, наконец, их насильно не растаскивали в стороны учителя, а мальчики все продолжали судорожно выкидывать пальцы и выкрикивать заветные слова…