Анна Исакова - Мой Израиль

Объем статьи не позволяет развернуть эту тему. Остается сказать, что именно в вопросе отношения к еврейским языкам галута и созданной на основе этих языков культуре «ханаанцы» сходились с идеологическими сионистами. И расходились с большинством жителей Израиля, традиционно считавших себя в первую очередь евреями, а потом уж израильтянами. Было это в 1950-х годах XX века. Но уже в конце того же века опросы показывали обратную тенденцию.

Я не стану приводить цифры, поскольку они были оспорены в последующих дискуссиях. В конечном счете создалось впечатление, что большинство опрошенных просто не поняли смысла вопроса. С другой стороны, детсад, школа, молодежные движения, СМИ и диктатура общественного мнения разлучили молодое поколение израильтян (сегодня это уже люди среднего возраста) не только с фамильным именем, но и со всей семейной историей и культурой. С какой же стати они должны отождествлять себя с евреями и галутом? Они — израильтяне, иврим, «говорящие на иврите». Правда, сейчас настроение израильского общества снова поменялось. Поиск корней становится видом национальной охоты. Собственной генеалогией нынче занимаются даже израильские дошкольники. Но — и это типично для Израиля — неожиданное увлечение галутным прошлым со стороны детей не отменяет «ивритского патриотизма» их родителей. Тут не принято, чтобы отцы и дети имели общие взгляды на что бы то ни было.

Запрет на идиш давно снят. Идиш и ладино, язык сефардов, были признаны в 90-х годах XX века еврейскими языками, подлежащими охране и кое-какому государственному финансированию. Трудно понять, был ли в этом случае идиш проводником ладино, или наоборот. С моей точки зрения, второй вариант более вероятен, поскольку ладино продвигал сам Ицхак Навон, экс-президент страны и несомненный самех-тет (обычно переводится как «сфаради тахор», «чистокровный сефард»).

Вообще-то акт о «еврейских языках» полагалось бы оспорить. Сегодня на ладино в Израиле говорит гораздо меньше граждан, чем на иудео-берберском или иудео-иранском, а идиш звучит разве что в религиозных кварталах. Но это вовсе не тот литературный идиш, на котором в XIX–XX веках была создана современная идишская культура. Его называют «хареди-идиш» («идиш ультраортодоксов»). Трудно предположить, что он является или станет наследником того языка, на котором писал Шолом-Алейхем. Поэтому по справедливости надо бы поделить деньги, выделяемые государством на содержание еврейских языков, на поддержку тех из них, на которых существует представительная культура. А еврейских языков, не считая наречий и этновариантов, сегодня насчитывают около двадцати.

Если судить по количеству культурных проявлений, на первом месте все-таки оказался бы идиш. Стоит только вспомнить объемный идишский мир между двумя последними мировыми войнами, когда идишский театр из Румынии или Польши мог объехать вокруг света с гастролями и ему были обеспечены полные залы. Да и книги расходились немалыми тиражами, существовала даже кинопродукция, выпускались многочисленные газеты и журналы. Однако после Катастрофы, а также в результате ассимиляции, специфической политики советской системы, как, впрочем, и в результате политики — поначалу откровенной, а позже завуалированной — израильского истеблишмента, носителей идиша осталось немного. Самостоятельно поддержать полноценное развитие культуры на этом языке они не в состоянии.

Примерно в 2000 году после поездки в Канаду и возвращения с мечтами о государственном учреждении, ответственном за сохранность еврейской культуры на всех языках по примеру канадского Министерства культурного наследия (Cultural heritage), я отправилась в Бейт Левик, считающийся Домом идишской литературы. Там был разгром. Не стану описывать все приключения этого визита: прошло немало лет, многое наверняка изменилось и нет особой причины детализировать именно эти воспоминания. Но один эпизод все же просится на бумагу, поскольку напоминает хороший старый идишский анекдот. Некто, представлявший тогда начальство Дома, пожаловался мне на финансовые трудности, в частности на то, что мэрия подняла муниципальный налог, оплачивать который заведению нечем. Уладить этот вопрос большого труда не составляло. Сложность заключалась в том, что говоривший потребовал неразрывно связать вопрос муниципального налога с признанием идиша государственным языком. Либо государственный язык и муниципальный налог, либо — не нужны нам муниципальные подачки!