Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис

— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — ласково пожурила меня лошадь.

— Алмаз!

— Ну?

— Ты же конь, а не лошадь.

— Конь — это тоже лошадь, только с яйцами, и ничего больше.

— И эти люди… этот конь с яйцами… — Я замолчал и долго смотрел в желтые зубы лошади.

— Давай лучше в шахматы, — предложила говорящая лошадь. — С лошадьми очень много хорошего связано в нашей стране. Отвлекись, милый друг! Тройки — как они скачут веером! Только от этого можно стать патриотом!

Так мы стали жить с лошадью. Я не могу ей верить — ее стратегические задачи и методы их достижения мне не понятны. Властные структуры явно не соответствуют понятию не только о демократии, но и об элементарном человеколюбии. Сами же русские делятся на три основных группы, что видно и по их реакции на Беслан.

Первая — те, которых я с трудом переношу, и они меня терпеть не могут. Это — тип подозрительных и кровожадных (во всяком случае, на словах) людей. Они считают, что победа может быть достигнута путем введения смертных казней (некоторые требуют публичных), закрытия российских границ, прежде всего с Кавказом, и чеченского геноцида. Они мыслят фантастическими категориями.

Вторая, немногочисленная, часть страны (разрозненная интеллигенция, некоторое количество молодых людей, бизнесменов) убеждена в тотальной коррупции власти. Радикальное крыло таких людей хотело бы уехать из России и забыть ее как страшный сон.

Большое промежуточное явление — люди дремучего склада. Из тех, кто пьет самогон. Они либо не хотят замечать войну, либо предлагают привыкнуть к ней как к неизбежному злу.

Почему мне всюду мерещится лошадиная морда? Алмаз! Где ты? У меня чувство, Алмаз, что русских трудно удивить массовыми убийствами. Тем более, убийствами нерусских людей. Народное сознание устроено так, что оно склонно скорее не к беспамятству, а к забытью. Тревога скоротечна. Русские охотно погружаются в летаргический сон и просыпаются редко, с трудом. Любое насилие постепенно обретает обоснование, переживается как явление метафизического порядка. Все то, что не может одомашнить сознание, перевести в разряд фамильярных вещей и простых понятий, не существует как реальность. Международный терроризм — фикция, журналистский жаргон. В каком-то смысле русские живут животной жизнью, в их пережевывании действительности есть что-то от коровы, Алмаз (ты — мой бред, Алмаз!). Любая другая жизнь была бы слишком мучительна, привела бы к саморазрушению.

История повернулась к русским задом. Надо платить конюху. Конюшня — времянка. Когда в Крыму я скакал с татарином галопом, сначала по мокрому от дождя каменистому пляжу, а потом по дороге в сторону Щебетовки, там тоже был Алмаз. Лил дождь — я скакал галопом. Татарин радовался, что я нервничаю. Везде Алмаз. Я — неплохой наездник.

— Не преувеличивай, — усмехнулся Алмаз.

Они привыкли подчиняться грубой силе. Бацилла нутряного имперского чувства — факт русской жизни. Русские хотели бы остаться над схваткой в конфликте цивилизаций.

— Ну и что? — спросила обиженно лошадь.

Скандальным бестселлером, который обсуждался в каждой семье и вызвал международный резонанс, беспокойство элит, стал роман под названием «Михаил Ходорковский». Как и в случае с «Евгением Онегиным», имя главного героя вынесено в название. Я еще остановлюсь на авторстве этого «реалити шоу», но сначала о том, чему нас учили в школе: кто он — положительный или отрицательный герой?

— «Иго-го», — поет лошадка, — влезла говорящая лошадь.

— Не мешай! Не порти мне текст! — сказал я.

— Спи, мышонок…

То, что роман не стал книгой, неважно. Теперь — другие времена. Романы вылетают из телевизора. Модное произведение не вмещается в рамки художественного текста и широко разлито по жизни в качестве непосредственной реальности. У нас в России к литературным персонажам относятся, как к живым людям и — наоборот. «Михаил Ходорковский» — несомненно, реалистическое произведение. Смысл же этого образа — испытание для любого российского читателя.

Михаил Ходорковский — герой нашего времени. Его можно назвать, как Рахметова, «новым человеком». Он совмещает в себе несколько несовместимых вещей. Ходорковский все поставил с ног на голову. Он — капиталист, который создал самую успешную российскую компанию. Однако, не ограничиваясь цинизмом и страстью к наживе, он думает о благе страны, ее глобальной компьютеризации, хлопочет за сирот, занимается благотворительностью. Он, как капитан, смотрит вперед. Его политические амбиции до конца неясны. Его происхождение — мальчик из русско-еврейской московской семьи — вызывает противоречивую реакцию. Ум нашего героя тоже настораживает — не слишком ли он умный?