Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис

Пользуясь спортивной гибкостью русских суффиксов и многообразием приставок, заигрывая с фонетически близкими нормативными словами, мат рождает антропоморфные образы. Мат живописен. Он создает сказочные фантомы персонажей языкового национального театра. Все в России — его актеры. Это образы то ярких, похожих на костюмы «русских балетов» Бакста, женщин — РАСПИЗДЯЙКА, то тупых и неловких мужиков — МУДАК (слово — довесок к четверке матерных слов). Перед нами целый хоровод сумрачных МУДОЗВОНОВ, утомительных ДОЛБАЕБОВ, неполноценных ВЫБЛЯДКОВ, ущербных УЕБЫШЕЙ, трусливых ПИЗДЮКОВ, болтливых ПИЗДОБОЛОВ, отчаянных, хулиганистых ПИЗДОРВАНЦЕВ и бегущих за ними вприпрыжку прощелыг: ПИЗДОДУЕВ. Мат — минимализм словесного материала, покрывающего собою Вселенную. Многократно обложенные матом, русские превращаются в прямое продолжение матерной лексики.

Матерное письмо рисует впечатляющие картины географических дыр, вроде ПИЗДЕПРОПАЩИНСКА, создает мировую суету в образе ХУЕТЕНИ, мировой абсурд в виде ХУЙНИ. ПОЛНЫЙ ПИЗДЕЦ обретает значение не только конца, но и гонца, вестника несчастья: нежданно-негаданно он явится к вам на порог. В городском фольклоре матерные персонажи выглядят мистическими чудовищами:

Матюги — снаряды. Матерщиники — славные артиллеристы. Народ и власть едины в мате. Царственный фаллос России, Петр Первый, рубивший головы взбунтовавшимся стрельцам с матерком на губах, знал в мате толк. Карельский город Кемь («К ебеной матери») — неподтвержденный и неопровергнутый петровский символ взаимосвязи ссылки и мата. Большой матерный загиб, который Петр создал, — гроздь десятков слов, сплетенных между собой царским гневом: матерное созвездие Большой Медведицы.

Мат — инструмент развенчания человека, в сущности, приговор. Много тысяч русских людей отправились на тот свет под матерные проклятия расстрельной команды. Мат связан с взбунтовавшейся толпой, бунтом, революцией. Но в последние годы вспыхнули теплые краски, возникли матерные слова восхищения: невъебенно, охуительно.

В «Дневнике писателя» Достоевский со страхом и восхищением писал, что русский человек может выразить всю гамму своих чувств при помощи одного слова. Он не называет впрямую слово, не предназначенное для тогдашней печати. Оно написано на миллионах русских заборов, дверях общественных туалетов, стенах школ, вырезано на стволах деревьев, нацарапано на памятниках старины — везде, где ступала русская нога. Слово «на три буквы» обладает такой энергией всенародной табуированности, нарушаемой с особой страстью, что понятие, выражаемое им, разрастается до грандиозных размеров, превращает русский секс в борьбу великанов и выдвигается на историческую авансцену в качестве боеголовки. Извечные русские претензии видеть свою страну сверхдержавой, без убедительных порой материальных доказательств, связаны, возможно, с обладанием словом ХУЙ. Однако, как бы ни были велики потенции слова, воспетого Достоевским, оно лишь одно из стартовых позиций мата, который со времен классика проделал эволюцию, расширяя свою словарную территорию. Мат безграничен в своем словотворчестве. Его основная задача — покорение мира посредством профанации. Мат — аналог русского империализма. Слово хуй — как красный флаг над рейхстагом — означает: мы дошли, мы победили.

Вступая в заочный спор с тувинским депутатом, Баранов, замдиректора Института русского языка РАН, отверг мнение, что «после перестройки произошло дикое падение нравов и языка».

— Полнейшая ерунда! — вскричал он в кафе на Гоголевском бульваре, уютная атмосфера которого свидетельствовала скорее в пользу смягчения русских нравов. — Русский политический язык испытал сильнейшее давление со стороны разговорного. Это факт его демократизации. Мат — абсолютно не исследованная сфера, его изучение не приветствуется в научных кругах. Считается, что это аморально, что это пропаганда мата, которая его легализирует. При этом забывается, что мат — устная, фольклорная традиция.

После распада СССР русский язык преобразился. На месте коммунистического новояза, прежде чем возник новояз эпохи разведчика, проросли, как побеги бамбука, многочисленные неологизмы, наспех рекрутированные из тюремной и наркоманской фени, претендующие на отражение новой реальности. Они превратили русский язык в язык желания, иронии, насилия, прагматизма. Вместе с ними на страницах русских романов появились матерные слова. Впрочем, пионером был Солженицын (я позвонил ему, чтобы выяснить его отношение к мату, но его жена Наталья Дмитриевна передала мне, что он не хочет высказываться на этот счет), который еще в начале 1960-х годов опубликовал «Один день Ивана Денисовича», где гулаговский сленг передавался слегка закамуфлированными матерными словами. Мат был подан искажено не только из-за цензуры (автор не восстановил его, когда стало можно), но и из стыдливости. Эту стыдливость преодолела современная русская литература. В горбачевской России сначала возникли цензурные точки как первые намеки на существование обсценной лексики, но я помню, что роман «Русская красавица», опубликованный в 1990 году, уже содержал матерные слова без точек. Это вызвало взрыв негодования народной цензуры: печатники города Владимира, куда в типографию издательство отправило рукопись, отказывались печатать текст. Делегация из шести человек, представляющих рабочий класс, приехала в Москву на переговоры, и мы проспорили шесть часов, прежде чем я смог их убедить его напечатать. «Ладно, напечатаем, но каждому из нас после дайте книгу с автографом», — неожиданно подытожили владимирцы.