Валентина Лелина - Мой Петербург

Дух дома проникает в нас, как воздух. Он входит в подсознание помимо воли и всю жизнь потом отзывается в душе. Очертания комнат, окна, двери, лепка на потолке, настольная лампа, круг света от абажура, зеркало в раме, бой часов. И ещё снег, летящий за окнами, и краешек петербургского неба.

В каждом доме есть особые запахи. Праздничные и ежедневные. Праздничные — это запах пирога, жаркое в хлебной корочке на Новый год, мандарины, хвоя рождественской ёлки. В будни — запах утреннего кофе на кухне, мокрых зонтиков после дождя. Запах кофе в Петербурге совершенно особенный. Нигде больше кофе так не пахнет — ни в Москве, ни в Киеве, ни в Берлине. Может быть, это зависит от воздуха, от воды?..

У нашего города единственная, неповторимая судьба. Об этом так часто говорят, что перестают слышать. Ведь в понятии «неповторимый» есть не только гордость, но и горечь. Нам уже никогда не вернуться к петербургскому дому начала XX века. Но есть какая-то удивительная связь, непрерывное движение жизни города и такие совпадения, когда захватывает дух и голова идёт кругом. Как могли уцелеть кузнецовские тарелки и чашки, еще можно представить, хотя об этом думали меньше всего. Но как мог сохраниться дух петербургского дома? В двадцатые годы горели в печах венские стулья, целые гостиные, белые рояли, книги… Не потому ли так истончились в домах стены?

«Квартира тиха, как бумага, — пустая, без всяких затей», — писал в это время Мандельштам. В те годы еще никто не знал, что впереди город стережёт страшная война, блокада. И будут опять гореть книги, благо, что их всегда было много.

Удивительно, но осколки, на которые разбилась жизнь петербургского дома, всё-таки уцелели. Я помню, как в детстве мой отец, собираясь навестить родственников, взял меня с собой. Уже потом в адресном справочнике «Весь Петербург» я нашла нашу фамилию и адрес: Пушкинская, 10, кв. 100, номер телефона. И я вспомнила то единственное моё посещение этого дома. Это была квартира моего двоюродного прадеда. Пожилая надменная женщина, которая тогда нас принимала, была его дочерью и приходилась моему отцу теткой. Мне запомнилась обстановка комнаты. Старинное пианино с бронзовыми подсвечниками, ноты, книги. И, под стать обстановке, холодноватая сдержанность старой женщины. Какая-то в этом была тайна семейных отношений, судьбы. Тогда, в свои восемь лет я, зная, что дом моей матери погиб во время блокады, поразилась, столкнувшись так близко с каким-то далеким временем, которое продолжало жить, не замечая перемен. Старинные часы с маятником глубоким звоном заполняли паузы в принужденной беседе. Кузнецовские чашки и блюдо служили, как полвека назад.

Увы, жизнь в домах Петербурга уже давно отлилась в другие формы. Прибавилось комнат и стен. Больно смотреть, как рука или даже лицо амура на потолке перерезаны перегородками. Я помню громадный коридор дедушкиной коммунальной квартиры на канале Грибоедова, где дети устраивали катания на конторских счетах. А в бывшей хозяйской ванной на улице Белинского дети смотрели диафильмы. О этот волшебный миг, когда одна картинка сменяет другую! И ты замираешь от ожидания и что-то уже предчувствуешь. И темнота сближает тебя с волшебством, а голос читающего звучит откуда-то издалека. Как будто в другом мире остается вся квартира, бой часов, голоса на кухне. И вместе с тем, всё это происходит в одном измерении. Имя ему — петербургский дом.

Остаётся только удивляться, как долго в домах сохраняется присутствие тех, кто жил в них прежде. Дверные ручки, отполированные множеством прикосновений, газеты под обоями, иногда даже из прошлого века. А печи или камины? Сколько горожан согревалось их теплом, сколько маленьких петербуржцев прислушивалось к потрескиванию дров, к завыванию ветра в дымоходах! Потом, к сожалению, от печей и каминов стали избавляться. Это один из конфликтов города со своими горожанами. Пришлось дорого заплатить за прозрение. Не только потрясения войны, революции, голода приводили к невосполнимым утратам, но и такая печальная потеря понимания между городом и его жителями.

Но до сих пор в Петербурге сохраняются дома, где старые буфеты и книжные шкафы столетиями не сдвигались с одного места. Иной раз в белую ночь случайно можно увидеть через окно люстру, висящую низко над круглым столом посреди большой комнаты, наверное, гостиной. И тогда понимаешь, что эта люстра и стол там находятся так давно, что если их убрать, то даже прохожие на улице растеряются и станут спрашивать, что же изменилось.