Диана Виньковецкая - Обнимаю туман. Встречи с Кузьминским

На обширной Вашингтонской конференции, происходящей в одном из шикарных отелей столицы Америки, в разных залах проходили доклады, лекции, выступления, имеющие отношение к литературе и политике России. По случаю открытия конференции в Джоржтаунском университете был приём. На чтении стихов и лекции Кузьминского я не была, но прослушала его выступление на банкете, где по очереди выступали с тостами важные представители культуры. Кузьминский, любивший залить за воротник и поискать истину в вине, когда ему предоставили слово, был хорошо «погружён в поиски истины», и найденная им истина вышла наружу. Он полил грязью всех присутствующих американских славистов — «Вы, профессора, по–русски говорить не умеете, у нас каждый фарцовщик, как лорд, выражается по–английски», потом перешёл на американскую публику — «Ваша, еб, Америка — сафари с «реднеками»…» За доллар переедите родную бабушку…» «А что пьёте …»

Закончить перечисление «найденных истин» Кузьминскому не удалось, мой муж Яков «сдержал» его, во весь голос прокричав с места чтобы он сел и успокоился. И Костя успокоился и сел.

Конференция сопровождалась ещё и выставками современного русского искусства в нескольких галереях города Вашингтона, разными «панелями», обсуждениями. Одно из главных обсуждений–совещаний русского художественного авангарда было организовано Нортоном Доджем, профессором Мэрилэндского университета, коллекционером русской живописи, основателем фонда «Кремона фаундейшен», и происходило в его поместье, в часе езды от Вашингтона. Нортон Додж предоставил свой сверхмиллионерский дом на океане, на целых два дня, для русской художественной шпаны, которая оккупировала, кажется, комнат пятьдесят в его доме. В большом зале дома должны были происходить обсуждения русского художественного авангарда. В первый день обсуждений я гуляла с Даничкой по поместью Нортона Доджа и не присутствовала на совещании, но на второй день мне удалось послушать, что происходит с русским авангардом, потому что Даничке было разрешено побыть на обсуждении. Приглашённые художники и искусствоведы собрались в центральном зале дома Нортона под сводами готического потолка, со стенами, увешанными старинными картинами, и говорили о целях, происхождении и назначении искусства.

Когда большая половина обсуждений прошла, принесли «на панель» выспавшегося Кузьминского, великолепно оценившего вина заводов Нортона Доджа. Поклонники положили Костю на ковёр, и он в течение дискуссии возлежал как Римский Патриций в окружении нашего Данички и Лорда Черняна, тоже приглашённой на совещание очень важной чёрной собаки профессора искусствоведа Джона Боулта. Шло длительное обсуждение: и про идеализм в эстетике, и про противоречие между чувством и разумом в восприятии искусства, и про форму и содержание у Гегеля, Юма, Канта. Красота и прекрасное. Как понять, что хотел выразить художник? Сущность художества в настроении? Как понимать современную посткубистскую модерновую живопись? Можно ли понять красоту живописи Джексон Поллока?

«Всё очень просто понимать, — раздался голос лежащего Кузьминского, — «Стоит» у тебя на картину или «не стоит «- вот и всё понимание!»

Так Кузьминский закончил дискуссию о прекрасном.

Через год мы тоже оказались в Техасе, в Хьюстоне, недалеко от Кузьминских, когда стали работать в научно–исследовательском центре нефтяной фирмы «Эксон», где мой муж Яков получил предложение и почти сразу «устроил» и меня. В Остине, помимо Кузьминских, жил наш ленинградский друг Илья Левин, учившийся в аспирантуре на той же русской кафедре, где работал Костя, там же был Центр русской культуры, который возглавлял профессор искусствоведения Джон Боулт, собаке которого, Лорду Черняну, я разрешила ночевать в библиотеке Нортона Доджа. (С тех самых пор мы неизменные друзья с Джоном, хотя Лорд Чернян давно покинул этот мир.)

Мы часто навещали и этот Центр, и наших друзей. В университет приглашались разные деятели русской культуры — поэты, писатели, художники, режиссеры, устраивались симпозиумы, обсуждения, выставки. В то время в Америке ещё теплился интерес ко всему русскому и американское правительство вкладывало деньги в этот «интерес», начавшийся с запуска советского спутника и закончившийся с концом перестройки, «хвост» этого интереса мы ещё застали.

Кузьминский читал лекции, устраивал диспуты, был ни на кого не похожим профессором с эксцентричными повадками, и отдельные студенты просто носили его на руках, в переносном и буквальном смысле слова, как на конференции в Вашингтоне. Жаль, что эти уносы и приносы нельзя больше увидеть живьём, а на фотографиях почему- то их никто не зафиксировал.