Дэвид Уоллес - Линч не теряет голову

Самую известную картину Линча, названную «Ой, боже, мама, собака, она меня укусила», он сам описывал в главной статье Time так: «В нижнем углу комок пластырей. Темный задний план. Фигурка из черточек, вместо головы у нее — пятно крови. Потом еще очень маленькая собака из глины. Еще есть дом, маленький темный бугорок. Картина довольно грубая, очень примитивная и минималистская. Мне нравится». Сама картина, странным образом отсутствующая в книге «Images», но опубликованная на серии открыток, выглядит как диагностический рисунок типа «Дом-Дерево-Человек», после которого пациента немедленно отправляют в лечебницу.

(даже сходящие с ума по Линчу французские эксперты, у которых в Кайе дю Синема было больше двух дюжин эссе на тему его творчества — французы, видимо, почитают Линча как Бога, хотя факт, что они еще почитают за Бога Джерри Льюиса, добавляет здесь ложку дегтя…)

(см. «кардио-изнасилование» Бароном Харконеном мальчика-слуги в первом акте «Дюны»)

И это одна из причин, почему у линчевских персонажей есть такая странная непрозрачность, наркотическая серьезность, напоминающая отравленных свинцом детях в трейлерных парках Среднего Запада. Правда в том, что Линчу персонажи нужны флегматичными до умственной отсталости; иначе все, что они будут делать — иронически поднимать брови и показывать пальцами кавычки из-за откровенного символизма происходящего, что, естественно, последнее, что он от них хочет.

Линч сделал в эту западню полуторное сальто в «Диких сердцем», и это одна из причин, почему фильм кажется таким ПМ-милым, а вторая — что ироническое межтекстовое самосознание (см. «Волшебник страны Оз», «Из породы беглецов») — то, чего лучшие экспрессионистские фильмы Линча по большей части избегали.

(= Магистры Изящных Искусств, это обычно два года обучения для выпускников вузов, которые хотят писать прозу или поэзию профессионально)

(Теперь, оглядываясь назад, я надеюсь, что ее написала не бывшая жена Линча…)

(например: Кэтлин Мерфи, Том Карсон, Стив Эриксон, Лорен Вошо)

Этот критический тустеп, смесь Новой Критики и поп-психологии, можно назвать Ненамеренным Заблуждением.

(т. е. они «in-spired» = «ведомы, возбуждены божественным влиянием», от латинского inspirare, «вдохнуть»)

С этим можно декодировать фетиш Линча к парящим/летающим сущностям — ведьмы на метлах, духи и феи и Добрые Колдуньи, ангелы над головой. Например, его применение малиновок=Света и сов=Тьмы в «Твин Пиксе»: главное в этих животных то, что они подвижны.

(За исключением «Дюны», где плохие и хорошие практически носят шляпы соответствующих цветов — но «Дюна» в любом случае не очень линчевский фильм)

Эту трактовку сообщает большинство положительных отзывов на «Синий бархат» и «Твин Пикс».

(а большинство позитивных критиков так и делает — это цитата из статьи о Линче в журнале «Нью-Йорк Таймс»).

(Не говоря уже об игнорировании того, что Фрэнсис Бэй в роли тети Джеффри, Барбары, стоит прямо рядом с Джеффри и Сэнди у окна, корчит гримасу при виде малиновки и говорит «Как можно есть жука?», а затем — насколько я понял, а я видел фильм раз восемь — КЛАДЕТ ЖУКА СЕБЕ В РОТ. Или, если это все же не жук, то достаточно жукообразный предмет, чтобы вы поняли, что Линч что-то имел в виду, заставив ее сделать это сразу после критики диеты малиновки. (Друзья, которых я опросил, разделились во мнении, ест ли тетя Барбара жука в этой сцене или нет — так что посмотрите сами)).

Как и, будем честны, что-то в нас, зрителях. Возбуждается, в смысле. И Линч очевидно сделал сцену изнасилования одновременно и ужасающей, и возбуждающей. Вот почему краски такие насыщенные и мизансцена такая детальная и чувственная, вот почему камера задерживается на изнасиловании, фетишизирует его: не потому, что Линч извращенно или наивно возбужден сценой, но потому, что он — как и мы — возбужден ею по-человечески, сложно. Подглядывание камеры одновременно подразумевает и Фрэнка, и Джеффри, и режиссера, и зрителей.

(преждевременно!)

По-моему, неслучайно, что из друзей-студентов, с которыми я впервые увидел «Синий бархат» в 1986-м, двое, которых фильм задел сильнее всего — те, кто сказал, что или фильм реально извращенный, или они реальные извращенцы, или и они, и фильм, те двое, что признали художественную мощь кино, но объявили, что Бог им свидетель, они больше никогда сядут за это пиршество извращения — были оба мужчины, как неслучайно и то, что они оба выделили медленную улыбку Фрэнка, когда он щиплет сосок Дороти и смотрит сквозь Стену 4 и говорит «Ты такой же, как я», как, возможно, самый жуткий и самый неприятный момент в их истории знакомства с кино.